Птичья гавань - [4]

Тимофей жил на два этажа ниже Леджика; мы пожимали друг другу руки в подъезде, и он оказывался у себя дома, один на один со своим горем. Я тоже жил близко, семь минут пешком. Но я растягивал это расстояние, плелся домой, порываясь вернуться: хотелось бессмысленно тусоваться с Тимофеем до утра и дальше. Стать его лучшим другом, забрать часть горя.

Под открытой форточкой стоял в своей комнате площадью шесть с половиной квадратных метров, а сон не торопился выветриваться. Я держал на весах странные задумчивые вечера, этот сон и вялые летние дни. В мою комнату вмещался продавленный диван, занимая все пространство от стены до двери, так что надо было перешагивать через край дивана на входе, маленький журнальный столик, старая подушка, заменяющая мне кресло, и шкаф. Возле столика я приставил к стене большое зеркало, которое откопал в кладовке и отмыл. Если чуть скрючиться, можно разглядывать себя в полный рост. В центре комнаты оставался целый метр свободного пространства. Я с тоской смотрел в окно на наш палисадник, ментовскую общагу и тучи над ней со своего личного квадратного метра. Мне было отмерено жизнью полшага.

На столе были разбросаны поломанные сигареты. Я быстро понял, в чем тут дело, догадался за секунду. Ночью было холодно, и я вернулся домой в куртке Тимофея, а у него в кармане лежала пачка «Святого Георгия». Сам-то я не оставляю сигареты в таких легкодоступных местах, как карманы куртки. Да и вообще стараюсь их не покупать — курить, только когда выпиваю, чтобы быстрее накрыло и можно было сэкономить на алкоголе. Но отец прошмонал карманы и, не поняв, что куртка чужая, нашел то, что искал. Он методично разломал каждую сигарету и бросил их на мой столик, пока я спал. Твой порок обнаружен, и отец негодует.

Некоторые сигареты были сломаны удачно для меня — рядом с основанием. Я аккуратно починил их, а остальные отнес на кухню и выкинул в помойное ведро. Вышел на участок и закурил. Хочу курить открыто, думал я. Мне редко хочется закурить, и любые посягательства на это право сработают с точностью до наоборот, так и знайте. Если бы ты не сломал их, я бы и не стал курить, вот что я думал. Но меня затошнило от сигареты, скуренной до завтрака. Я отошел в тень общаги по дорожке, засыпанной щебенкой, бросил мерзкий бычок у обочины и сверху засыпал серыми камнями.

Время пить чай и собираться. Мне нужно было попасть в районо.

Я прошел через парк, вышел на дорогу и поймал маршрутку. Сел у окна и, въезжая в Ленинский район, внезапно обрадовался, что у меня есть дела на этот день. А когда ехал по центральному району, сочинил несколько рифм и приятно разволновался. Близость учебы в университете, новых знакомств и возможность оторваться от липкого, как лента для ловли мух, пригорода не пугала, а радовала. Пересел на трамвай и доехал до Заводского района. Заводский район испортил мне настроение. Неизведанная территория, здесь даже утром можно наткнуться на гопника «есть пять рублей?» или на гопника — учителя жизни. Уличная риторика мое слабое место. К тому же пока шел к нужному зданию, уже забыл свои удачные рифмы. Носи с собой блокнот, подумал я. Это же так просто: купить блокнот или попросить отца, чтобы принес с работы. У него там есть блокноты и толстые тетради на любой вкус, единственное, на каждой из них будет позорный логотип «Межрегионгаза».

В коридоре районо не работала лампочка, только немного тусклого света попадало через окно, выходящее в темный двор. Я присел возле нужного кабинета на обтянутое дерматином раскладное кресло. Вместо того чтобы сходу зайти в кабинет, решил подготовиться, нашел проблему. Сейчас ведь придется общаться с какой-нибудь чиновницей. Иногда начинаю переживать из-за таких мелочей. Впадаю в ступор перед необходимостью обращаться к незнакомому человеку. Я представлял себе очередь, а здесь никого не было. Поэтому я сидел и ждал, как будто мне нужно пропустить несколько человек. А потом войду я. Здравствуйте. Доброе утро. Мне нужно написать заявление, отказ от целевого направления. Здравствуйте, мне в школе выдали целевое направление для поступления в вуз, но оно не понадобилось.

Ладно, я резко встал и постучался. Не дожидаясь ответа, зашел и сказал:

— Доброе утро.

— Ничего себе. Привет, — ответили мне.

Но это была не усталая чиновница средних лет, а совсем молодая девушка, которую я знал. Она удивленно смотрела на меня, может быть, узнала сразу, а может, и пыталась вспомнить, как мы познакомились.

— Привет, Оля, — сказал я. — Что ты тут делаешь?

Она была одной из моих надежд, мечт и проходящих влюбленностей. Удивительно было снова ее встретить, тем более здесь. Мы танцевали как-то ранним майским утром. После бессонной ночи в открытом гоп-кафе на бульваре Строителей. Играла музыка одного из проектов Сергея Жукова, какой-то полумедляк, слишком энергичный для парного танца и слишком медленный для одиночного. Тогда я не думал, какая это пошлятина, а аккуратно и крепко держал Олю за талию, пока она что-то говорила, и мое сердце таяло на рассвете, как очищенная картофелина, которую забыли сварить. Оля умела выражать свои мысли, в отличие от девушек, с которыми мне доводилось общаться прежде. Хрупкая и смешливая, на вид она была не старше меня, но оказалось, уже заканчивала юридический факультет. На ней было легкое платье, сандалии и кофточка.