Птички в клетках - [59]

Вдруг покосившиеся балки застонали, полетела вниз шиферная плитка.

— Назад! Сейчас рухнет! — крикнул церковный староста.

Тот, кто работал в яме, поспешно выскочил наружу, спасаясь от обвала. Послышался глухой грохот, треск ломающейся древесины, в подполье посыпались кирпичи. Взметнулась туча пыли — не продохнуть. Груда щебня заходила ходуном. Люди отбежали к канату, озираясь на ожившие руины. Но руины устояли. На них смотрели с почтительного расстояния со страхом и недоверием. Потом один с лопатой сказал:

— А этот-то отпелся.

Все растерянно переглянулись. Действительно, человек под развалинами больше не пел. Первым опомнился священник. Осторожно ступая, он вернулся к тому месту, где только что была яма, и опустился на колени.

— Морган, — тихо позвал он.

Потом еще раз, громче:

— Морган!

Но ответа не было, и тогда Льюис принялся руками разгребать обломки.

— Морган! — кричал он при этом. — Вы меня слышите?

Он взял у одного спасателя лопату и стал рыть и отбрасывать битый камень. Он больше не брюзжал и не пожевывал, он совершенно преобразился.

— Морган! — звал он.

Он уже углубился фута на два. Никто его не останавливал. Озадаченные таким внезапным приливом энергии, спасатели стояли и смотрели, как тщедушный священник роется в щебне, будто мартышка, отплевываясь от пыли и обдирая ногти. Наконец открылась прежняя яма, и Льюис, спрыгнув туда, стал расширять и углублять ее, опускаясь все глубже и глубже.

Вскоре он весь ушел в нее, и голова его скрылась за обрушенной балкой.

Люди наверху ничего не могли сделать.

— Морган! — раздавался внизу его голос. — Это я, Льюис, мы скоро до вас доберемся! Вы меня слышите?

Потом он крикнул, чтобы ему спустили топор, и было слышно, как он крушит им древесину. Он рыл, скребся, царапался, словно такса или кролик.

"Такой голос — и вдруг умолк, пропал! — думал Льюис. — До чего же невыносима эта немота! Красивый, гордый голос, голос мужа, голос как дерево, как душа человеческая, как раскидистый кедр ливанский. Один только раз в жизни еще я слышал такой же бас — перед войной, у Оуэна из Ньютаунского банка".

— Морган! — звал он. — Пойте! Господь вам все простит, только пойте.

Один из спасателей спустился в лаз вслед за Льюисом, но крикнул наверх:

— Тут ни черта не сделаешь! Он не дает подступиться!

Целых полчаса Льюис работал на четвереньках. И вдруг произошло что-то странное: кругом засочилось, стало сыро, дно ямы намокло, размякло, как глина, и колени у него провалились. Образовалась дыра; а в нее свисал кусок ткани, то ли алтарная завеса, то ли конец ковровой дорожки. Внизу был черный склеп. Льюис лёг на живот, просунул в дыру голову и руки и стал шарить в темноте, пока не нащупал что-то твердое. Это балки пола косо уходили одним концом в подземелье.

— Морган! Вы здесь, дружище? — крикнул Льюис.

Ответило только эхо. Как в детстве, когда он кричал в пустую гулкую цистерну. Вдруг сердце у Льюиса радостно забилось. Из темноты, из-под проваленного пола ему отозвался голос. Голос был сиплый, словно заспанный: человек сладко вздремнул, а его разбудили.

— Кто там?

— Морган, дружище, это я, Льюис! Вы не ранены?

От наплыва чувств Льюису сдавило горло, из глаз сквозь пыль просочились слезы. Прощение и любовь распирали ему грудь. Снизу ответил сиплый бас Моргана:

— Что ж так долго-то? Я уже вылакал почти что все виски тут в преисподней.

Упоминание преисподней очень сильно подействовало на мистера Льюиса. Преисподняя была для него реальностью, он верил в ад. Когда он читал эти слова в Священном писании, у него перед глазами взлетали языки пламени, как над домнами Суонси. "Ад", "преисподняя" были возвышенные термины его профессии, человек, изгнанный из лона церкви, не вправе их употреблять. Богохульство и алкоголь — и то и другое было мистеру Льюису отвратительно. От одной мысли о спиртных напитках в церкви у него всю душу выворачивало. А этот Морган нагло развалился там внизу под старым аналоем, подпирающим просевший пол (так он сам определил свое местонахождение), и потягивает виски из горлышка!

— Как вы сюда проникли? — строго спросил Льюис через дыру. — Вы что, были вчера в церкви, когда я запирал?

Ответ старика прозвучал уже не так самоуверенно, в нем даже послышалась некоторая уклончивость:

— Своим ключом открыл.

— Своим ключом? Единственный ключ от церкви находится у меня. Откуда вы его взяли?

— Мой старый ключ. Всегда у меня был.

Спасатель, двигавшийся позади Льюиса, пятясь, выполз обратно на свет божий.

— Порядок, — сообщил он остальным. — Он до него добрался. Сцепились — клочья летят.

— Вроде как хорька в нору запускают, — заметил полицейский. — Я, когда мальчишкой был, ездил с отцом хорьковать.

— Вы свой ключ должны были возвратить, — говорил мистер Льюис. — Вы что же, и раньше сюда приходили?

— Приходил, но больше уже не буду, — отозвался старик Морган.

В дыру струйкой сыпался мелкий сор, как песок в песочных часах, напряженная древесина балок стонала, в ней что-то громко тикало.

Мистер Льюис чувствовал, что наконец-то, после стольких лет, он сошелся лицом к лицу с дьяволом — и дьявол попался, дьявол повержен. А тиканье в бревнах продолжалось.