Птички в клетках - [13]

Что и говорить, рост у нее всегда был нелепый. Мужчины в смятении оглядывались на нее на улице, а красавицей ее не назовешь, слишком крупные черты лица. И, как это бывает — смешное к смешному, — нравилась она лишь коротышкам, один из них и стал ее мужем; эти пыжились изо всех сил и не отступали, то ли из тщеславия, то ли от наглости. Ей смутно мерещилось, что мужчины затеяли вокруг нее игру в прятки, как играют мальчишки на улице. И она либо презрительно смотрела поверх их голов, либо робела, как школьница. В первые свидания с Чарльзом она каждый раз высматривала какую-нибудь низкую банкетку чуть поодаль от него, садилась и поджимала ноги, чтобы быть с ним вровень. Рост воспитал в ней замечательную, доверчивую слушательницу: внимая собеседнику, она словно бы извинялась перед ним и украдкой все поглядывала на свои ноги — с укором, который сменила гордость: да, было время, когда она ими гордилась, ведь это они так лихо внесли ее в бурный роман с Чарльзом, а затем и в замужество и перевернули всю ее жизнь. А потом, когда появился Арго, она стала погладывать на них с опаской: ей представлялось, что они принадлежат не ей, а кому-то другому или, может, это ее дочки, красивые, но непослушные. Что только они натворили — втянули ее в такую беду! Однако беда эта привлекла к ней Арго, и со временем миссис Суэйт стало казаться, что судьба ей выпала особая, необыкновенная, а счастье и удача — это так, мелочи жизни…

Как-то в воскресенье, разглядывая свои ноги, хвастливо торчащие из-под одеяла, Арго сказал:

— Чепуха! Девять лет — немалый срок. Твой муж мог и умереть.

— Нет, нет!

Она и сейчас хотела, чтобы муж был жив — и не только ради ее мести.

— Если умер, мы могли бы пожениться. Суд в любом случае объявит его «предположительно умершим»… — продолжал Арго.

После стольких лет страданий она была счастлива с Арго. Но такого ей не надо. Пусть лучше неясность, ей вовсе не хотелось, чтобы на этом и закончилась ее история.

И вот «история» преспокойно стояла перед ней и разглядывала квартиру.

— Ты так удивлена. Не ожидала? — сказал муж.

— Что тебе нужно? — Она наконец обрела дар речи. — Тебе нельзя здесь оставаться: ко мне должны прийти.

— Можно я разденусь? — сказал он и, сняв пальто, положил на диван рядом с ее шубой.

— Новая? — спросил он, разглядывая шубу.

И тут она пришла в себя.

— Единственная вещь, которую ты мне оставил! — чуть ли не крикнула она и готова была броситься на него, тронь он шубу. В этот миг шуба, пусть старая, вытертая, воплотила для нее всю ее жизнь — она значила больше, чем служба, чем Арго, чем замужество. Шуба была она сама, шуба знала ее дольше, чем любая другая вещь в этой комнате.

Муж с презрением отвернулся и сел в кресло, а она разжала руки и положила часы Арго на каминную полку.

— Мило, очень мило, — обводя комнату взглядом, сказал он. — Кухня, наверно, там. Спальня за этой дверью. Ковер китайский? Удобно устроилась, рад за тебя. А ты совсем не изменилась. Красавица — не могу тебе этого не сказать. Между прочим, ты, кажется, не положила трубку — в спальне потрескивает телефон. Пойди положи… Ты, конечно, догадываешься, что я хотел бы сказать тебе несколько слов, объяснить…

«Сказать несколько слов» — сколько раз она слышала эту фразу! Сейчас они польются нескончаемым потоком.

Она твердо решила не садиться. В трубке по-прежнему потрескивало, и от этого казалось, что Арго где-то рядом.

Объяснение! Она намеревалась потребовать, заставить его дать это объяснение, но не могла вымолвить ни слова. «Почему? — рвался вопрос. — Я хочу знать лишь одно: почему ты ушел от меня? Не воображай, что для меня это так уж важно, но я имею право знать.

Объясни и уходи».

— Адрес я нашел в телефонной книге, — сказал он, довольный, что в мире все так хорошо устроено. И затем сообщил, нет, возвестил со скромностью великого благодетеля: — Я вернулся к тебе.

«Арго, он нас погубит!» — чуть было не крикнула она и машинально отступила за стул, ища защиты. Стул, комната — все стало ей неприятным, все выталкивало ее в прошлое, в окно, в их прежнюю квартирку на верхнем этаже маленькой гостиницы, которую она купила на собственные деньги, к тем жутким сценам: вот он открывает ящики стола в ее кабинетике; она отпирает сейф в то утро и обнаруживает, что исчезли все деньги — восемьсот фунтов! И вместе с ними две картины, что остались ей от отца, — рамы он не взял, — а заодно исчезла и девушка-иностранка из седьмого номера. Комната плыла, и она крепко ухватилась за стул, чтобы остановить ее. Муж сидел не двигаясь, но все больше и больше заполнял собой пространство, покуда ей не остались лишь те несколько дюймов, на которых она стояла. И ничто в комнате — ни картины, ни столики, ни шторы, ни стулья — не пришло ей на помощь, даже синий горшочек с карандашами на каминной полке, и он не сдвинулся с места. Надо проскочить к окну и позвать на помощь!

— Ты необыкновенно красивая женщина, — сказал он, глядя, как всегда, куда-то вверх, словно вознося молитву, но теперь в его глазах появилось подобострастие. — Самая красивая из всех, кого я знал. Одну тебя я любил по-настоящему.