Птичка над моим окошком - [46]

– Слушай, а тебе шестнадцать есть?

Данька скис:

– Мне тринадцать.

– Тогда, наверное, я погорячился. Будешь колу?

Получив колу, Данька устроился на диване и снова почувствовал себя членом мужского Клуба.

– Вы с сеструхой полаялись, что ли?

– Я не лаялся. Я высказал свое мнение, – с достоинством объявил Матвей.

Даниил в этот момент уже потягивал колу и не сразу спросил:

– Это ты про воровство и наезд?

– Ну конечно! Как только этой курице, то есть твоей сестрице, такое в голову пришло? Неужели я похож на больного?

– Нет, – Данька выпустил изо рта трубочку и преданно затряс нестриженой башкой, – не похож.

– Мне что, делать нечего? – продолжал недоумевать Мотя.

Аргумент был встречен с пониманием.

– Есть чего делать.

– Вот и я о том же. Это ж надо додуматься!

– Так это твой друг сказал Авке про тебя, вот она и разозлилась. – Данька снова поймал ртом трубочку. В трубочке забулькало – кола кончилась.

– Друг? Какой друг?

– Ну, такой: темный, высокий, с телеканала. Симпатичный, кажись.

– Шутихин, что ли? – не поверил Матвей.

– Наверное, – худые Данькины плечи дернулись, – он еще приходил к нам домой, спрашивал Авку.

– Слушай, – одернул щегла Матвей, – не называй так сестру – Авка. Называй Устя, что ли.

– Один черт, – бросил Данька, – я ему еще сказал, что сестра на работе. Авка… то есть Устя, говорит, они встретились в супермаркете и он все выложил про ограбление и наезд. Сказал, что ты нанял актеров из театра.

На дне глаз Матвея затеплилось подозрение, быстро перешедшее в уверенность.

– Врешь.

– Ничего я не вру. Авка… то есть Устя, так говорит. Меня же там не было, – мудро отмежевался Данька.

– Точно? Она так сказала?

– Гадом буду.

Лучший друг оказался Брутом.

Подгадал момент и всадил стило в спину. Причем подтвердил своим гнусным поступком общеизвестную истину о том, что настоящую боль причиняют как раз близкие люди или те, кого вы держите за близких. Даже Гай Юлий не готов был к таким фортелям, вот и умер от двадцати трех колотых ран.

Несколько мгновений Матвей осмысливал услышанное, после чего разразился потоком ругательств, которые, впрочем, подбирал с оглядкой на Даньку:

– Вот козел, мурло поганое, пьянь подзаборная, я ему устрою. Я ему покажу, сучьему потроху. Он у меня будет иметь жалкий вид и нежную походку.

– Все равно Ав… Устька тебе уже не поверит. Знаешь, какая она упрямая. Ужас. Надо, чтобы твой друг сам во всем признался. А не захочет – запиши разговор с ним на диктофон! – подкинул ценную мысль Данька. – Я в каком-то кино такое видел.

– На диктофон? – Мотя с интересом посмотрел на юнца.

– Ну да.

– А что? Неплохо придумано. Диктофона, правда, у меня нет, но можно купить. А можно попросить у Витасика. – Мотя кисло улыбнулся собственной шутке.

– А Витасик – это кто?

– Ну, этот, с телевидения, чувак, который приходил к тебе и который опустил меня ниже плинтуса. Он и есть Витасик. Представляешь, двадцать лет дружили, а поругались из-за бабы. То есть из-за твоей сестрицы.

– Я понял, – важно ответил Данька. Он старался дотянуться до неписаных правил мужского клуба.

Матвей оценил старания.

– А ты ничего, – он похлопал гостя по плечу, – и голова у тебя работает как надо. Только я все-таки не стану записывать Витасика: в память о нашей дружбе. Пусть живет.

– Значит, тебе сеструха не нравится?

Мотя прочистил горло:

– Да нет, как раз наоборот. Это я ей не нравлюсь, поэтому разоблачу я Витасика или нет – это ничего не изменит.

– Ну и глупо. В любви каждый сам за себя, – тоном бывалого сердцееда заявил Данька, – он-то не очень думал о тебе и вашей дружбе, когда подкатывал к… Устьке.

– Витасик у нас натура творческая, импульсивная, к тому же не всегда трезвая. Скорее всего, поддался настроению и уже жалеет о том, что сделал.

– Это не кино, это жизнь, – поучительно изрек Данька, чем окончательно развеселил Мотю.

– Слушай, я к тебе за советами обращаться буду, не возражаешь?

– Не возражаю, – демонстрировал высоты мужской солидарности Данька. – Хочешь, дам первый совет?

– Хочу.

– Сначала покажи мне сумку, которую ты купил Авке. У меня есть мысль.

Мужчины перебрались в комнату, сидя на диване голова к голове, развязали коробку, развернули упаковочный пергамент и извлекли на свет кусок замши, напоминающий бархат.

– Cool, – оценил Данька, – у Авки, то есть у Устьки, таких прибамбасов никогда в жизни не было. Пусть это пока у тебя побудет, я потом заберу и подсуну сеструхе в барахло.

– Думаешь, проканает?

– Не уверен, но попробовать стоит. Если что – назад принесу. А есть еще кола?

Получив в качестве поощрительного приза еще один стакан колы, Данька высосал его и уже поднялся уходить, но тут его взгляд упал на прислоненную к стене у дивана гитару.

Забыв о достоинстве члена мужского клуба, по-девчоночьи ойкнул:

– А это твоя?

Гитара тут же упокоилась в объятиях щегла, и Мотя в который раз с сожалением осознал, что с Данькой у них гораздо больше общего, чем с его сестрой.

Время текло, мужчины передавали из рук в руки гитару, перебирали струны, демонстрировали друг другу какие-то аккорды, куски каких-то мелодий, так что, когда Данька случайно посмотрел на часы, оказалось, что стрелки перевалили за полночь.