Птица солнца - [43]

Поиск планировали как военную операцию. Мне ужасно хотелось испробовать комплект портативных раций, которым Лорен снабдил нас, хотя мы его и не заказывали. Мы с Ралом перекликались по радио, выкрикивая вещи вроде «Отбой», «Вас понял», «Слышу вас ясно пять, пять» и так далее.

Питер Уилкокс бормотал что-то насчет бойскаутов, но, по-моему, он слегка обиделся, что его не пригласили участвовать в поисках. Лесли и Салли, однако, заразились нашим энтузиазмом и снабдили экспедицию продовольствием, которого хватило бы, чтобы в течение недели кормить и поить целую армию. Чтобы помахать нам рукой и пожелать удачи, они встали на рассвете, в пижамах, а Лесли еще и в бигуди. Чувствуя себя Скоттом или храбрым Кортесом, во главе толпы приверженцев, нагруженных едой и оборудованием, я направился к расщелине в холме, которая стала нашим обычным путем на вершину, – и десять часов спустя, потный, оборванный, исцарапанный колючками, ужаленный гиппопотамовой мухой и другими насекомыми, пропеченный на солнце и в дурном настроении, привел экспедицию обратно.

Так повторялось десять дней. На десятый вечер, когда мы остановились в расщелине на полпути вниз, Рал неожиданно взглянул на ее крутые стены и удивленно сказал:

– Док, вот же он!

Десять дней мы пользовались ступенями, высеченными древними в карьере. Густые заросли скрыли аккуратные террасы, откуда брался камень. Мы нашли несколько полуобработанных плит еще in situ,[2] их оставалось только подрубить. В этой закрытой расщелине они почти не пострадали от выветривания. Следы пил были так свежи, будто рабочие отложили свои орудия только накануне, а не 2 000 лет назад. Затем мы нашли блоки, намеченные к обработке, полуобтесанные блоки, а также блоки, которые уже начали перевозить и бросили посреди карьера.

Расчистив вокруг них растительность, мы смогли проследить все этапы изготовления. Весь лагерь пришел к нам на помощь. Успех вызвал общий восторг, поскольку все уже приуныли от отсутствия заметного прогресса. В приливе воодушевления мы зарисовывали и наносили на карту, измеряли и фотографировали, спорили и теоретизировали. Чувство, что наши исследования зашли в тупик, рассеялось. У меня сохранилась фотография, сделанная десятником-банту, который решил, что мы сошли с ума. Мы гримасничаем, позируя на большом обтесанном камне. Питер стоит в позе Наполеона, заложив руку за борт куртки. Волосатый лик Рала страшно перекошен – юноша кровожадно заносит кирку над головой Питера. Лесли застенчиво демонстрирует голые ножки, и это почти так же страшно, как гримаса Рала, потому что девушка легко могла бы насмерть залягать слона. Я сижу на коленях у Хетер и сосу палец. У Салли на носу очки Питера, моя шляпа нахлобучена ей на уши, она старается казаться страшной, но ей это решительно не удается. Фотография иллюстрирует наше настроение тех дней.

Когда помощь уже не требовалась, все с новой энергией занялись прежними делами. Мы с Ралом остались в карьере. Я принес теодолит, и мы принялись измерять количество извлеченного камня. Конечно, точные данные получить в таком неправильном карьере невозможно, но мы решили, что было вынуто примерно полтора миллиона кубических ярдов камня.

Затем, изучая методы обработки и примерно подсчитав количество брошенных блоков, мы решили, что отношение обтесанных камней к отброшенному материалу составляет 40 к 46. Основываясь на этом, мы получили 600 тысяч кубических ярдов.

До сих пор мы работали с более или менее надежными данными, но теперь перешли к предположениям.

– По крайней мере это легче, чем изобразить динозавра по его отпечатку, – защищался Рал, когда мы с помощью карты основания храма и наших расчетов попытались реконструировать высоту исчезнувшего Лунного города.

– Дай-ка! – Салли отобрала у меня кисточку в первый же вечер, после того как десять минут следила за моими усилиями.

– Мне кажется, скос главной стены слишком велик, – критично сказал Питер, наблюдая за ней, – если сравнить со стенами эллиптического здания в Зимбабве…

– Да, но возьми храм Тарксиена на Мальте, – вмешалась Хетер. – Или главные стены Кносса. – И прежде чем я смог помешать, проект стал всеобщим и сменил наши вечерние импровизированные концерты.

И вот с учетом всего, что было найдено на раскопках, используя свои разнообразные способности, мы сделали несколько рисунков города.

Массивные красные стены, украшенные шевроном – рисунком волн, которые сделали Финикию такой знаменитой. Красные стены, на которые падают лучи заходящего солнца, вечернее благословение великого бога солнца Баала. Из темно-зеленой листвы молчаливой рощи встают высокие башни, символы плодородия и процветания. За ними вертикальный разрез в утесе ведет в загадочную пещеру. И опять символ половых органов. Разумеется, это место посвящено Астарте, которую в Карфагене обычно называли Танит, богине земли и луны, и вот процессия одетых в белое жрецов движется по роще, мимо башен, в таинственную пещеру.

Мы знали, что финикийцы приносили своим богам и богиням человеческие жертвы (Ветхий Завет описывает, как младенцев бросали в пламенеющее чрево Баала), и гадали, какие ужасные ритуалы видел наш мирный изумрудный бассейн. Мы изобразили на краю бассейна жертву, убранную в золото и самоцветы, рядом верховный жрец заносил жертвенный нож.