Птица счастья - [5]

Продавцу надоело, он махнул рукой. Лучше продать за три доллара, чем не получить ничего.

Немец взял матрешку. Он был доволен, поскольку сэкономил целый доллар, то есть полторы марки. А полторы марки в России — большие деньги.

Надька приблизилась к нему и спросила:

— Который час? — Проявила инициативу. Лучше белобрысый немец, чем ничего.

Немец пристально посмотрел на Надьку. Он не понимал: что ей надо? А Надька в это время рассматривала его лицо, юношеские прыщи на лбу, неинтересную худобу. Он был не стройный, а тщедушный. Как будто недоедал.

Надька показала на часы. Немец решил, что русская хочет купить часы, и активно затряс головой, дескать, не продается.

— Найн!

— Да не нужны мне твои часы. Просто время… — Надька ткнула пальцем в часы.

Немец вглядывался в Надьку, пытаясь сообразить, что ей надо. И вдруг увидел небывалую красоту: черные шелковые волосы пересекали лицо, азиатская линия века, а глаза зеленые, как крыжовник на солнце. Яркая белизна зубов поблескивала за спелыми губами.

Далекий монгол долго размывался славянской кровью, пока не получился такой вот результат.

Надька стояла во всей красе. Немец не мог отвести глаз. Он все смотрел и боялся, что она уйдет. Потом стащил с руки часы и протянул Надьке. Это был его первый и единственный подарок.

Через год Надька вышла замуж. Его звали Гюнтер. Ксения не препятствовала. Гюнтер имел образование: инженер. Но быть инженером на Западе — это не в России. Там инженеры ценятся и оплачиваются наравне с адвокатами и врачами.

Надька к Гюнтеру ничего не испытывала, воспринимала как колеса. Он вывезет ее из Страны Советов и легализует.

Во время позднего застоя на Запад можно было выехать тремя путями: невозвращенец, диссидент, законный брак. Невозвращенец — опасно и хлопотно. Заметным диссидентом стать непросто. Для этого надо быть выдающимся человеком, Солженицыным или Ростроповичем. Законный брак — самое доступное. Собрать нужные бумаги. Выехать. Осмотреться — и вперед, к сияющим вершинам. Весь мир в твоем распоряжении. Это тебе не смотровая площадка.

Свадьбу делать не стали, не хотели афишировать жениха. Ксения боялась, как бы чего не вышло. Она вообще всего боялась. Художники так зависимы. Перекроют кислород, перестанут давать заказы — и что дальше? Ксения — не борец, тем более с государством. Государство такое большое, а она такая маленькая…

Из Ростова приехали бабушка с дедушкой. Им очень понравился Гюнтер — скромный, воспитанный. Он воспитает Надьку, выучит. Сделает из нее человека. Здесь, при Надькиной лени, ей больше нечего ловить.

Включили музыку. Надька пригласила деда на танец. Дед всегда хорошо двигался и сейчас уверенно впечатывал ноги в дешевенький паркет. На Надьке было очень красивое платье из белого креп-сатина, оно ловко обхватывало ее литое тело. И Ксения вдруг заплакала. Ей стало жалко Надьку — куда она едет в чужие края, на чужие руки? И себя жалко — молодость ушла, помахала ручкой. И доверчивого дурака Гюнтера, ополоумевшего от любви…

Что за жизнь: хочешь одно, а получаешь совсем другое… Единственное утешение: все так живут. Никто вокруг не счастлив окончательно.

Город Мюнстер не пострадал во время Второй мировой войны. Русские бомбы его не затронули. Может быть, не успели. Германия капитулировала, и отпала необходимость разрушать эту красоту.

Центр города — горбатая улочка, мощенная поблескивающей брусчаткой. По бокам — старинные дома, деревянные темные балки проступают сквозь белую штукатурку. Все дома разные, каждый — на свой лад. Окна сверкают чистотой. Немки помешаны на окнах. Окно — визитная карточка хозяйки.

Надька не понимала этого немецкого пристрастия. Она не любила убирать. И готовить тоже не любила. Гюнтер готовил сам — хорошо и быстро. У него не было другого выхода.

Надька предпочитала гулять по магазинам и рассматривать, что там предлагали. А предлагали все! Это был мануфактурный рай. Сады Семирамиды. Выходное, повседневное, спортивное, обувь, сумки, шубы… Дорогие магазины, средние, дешевые… Это не то, что в Москве у спекулянток — хлам, прошедший через десять рук. Здесь все из первых рук: смотри и выбирай.

Надька мысленно выбирала подарки для родных и для подруг. Мысленно одевала их с ног до головы, но только мысленно. Гюнтер денег не давал. Он вообще не понимал — зачем тратить деньги на одежду? Немцы предпочитают тратить деньги на путешествия. На образ жизни. А кто во что одет — какое это имеет значение? Никакого.

Надька приходила в дорогие магазины и мерила часами. Продавщицы смотрели с презрением. Они уже знали: эта русская ничего не купит, только раскидает и уйдет. Приходилось за ней убирать, все класть на место. Продавщицы понятия не имели о советской системе распределения, о дефиците, о слове «достать». Зачем доставать, когда есть деньги? Надо пойти и купить. Все очень просто.

И Гюнтер не понимал и не хотел вникать. Когда приходила квитанция на оплату телефона, Гюнтер менялся в лице. Его месячное жалованье не выдерживало такой нагрузки. Переговоры с Москвой съедали треть месячного дохода. Гюнтер получал неплохое жалованье, но половина шла на уплату аренды квартиры, медицинскую страховку, налоги. Того, что оставалось, хватало на жизнь. Хотелось бы что-то отложить на отдых, и просто отложить. Должна же быть хоть какая-то жировая прослойка. Его так приучили. Надька ни о чем не хотела думать, ей бы только услышать голоса мамы, подруг, русскую речь. Гюнтер и Надька ссорились, выкрикивали оскорбления — каждый на своем языке. Исчерпав все аргументы, Гюнтер начинал гоняться за Надькой. Надька убегала, но в конце концов попадала в руки мужа, и он щипал ее, как гусь. И очень сильно. У Надьки оставались лиловые синяки.