Птица над городом. Оборотни города Москвы - [36]

Кто бы сомневался — вопрос с молокозаводом разрешился первым. Даром что вылетел Севушка последним.

Черные крылья несли его стремительно, почти как ястреба, — ну как же, вдруг кто-нибудь его опередит! Коробочка выпала из вороненого клюва прямо мне в руки, я едва успела подхватить, и солнечная, бело-желтая вспышка ослепила глаза.

Я откинула картонную крышечку, вытащила сложенную бумажку, где было написано моей рукой: «Симаков — зачёт». Точнее, «зачОт»- жирная буква «о» вставлена в последнее слово синим фломастером. Хотите сказать, он еще и обернуться успел по дороге?! Или вороньей лапой держал фломастер?

Я засмеялась и отдала ему коробочку. Севка вытащил шоколадный квадратик в фольге и галантно протянул мне. Черные патлы густой штриховкой перечеркивают черную бровь и черный глаз — ох, вряд ли это креатив, скорее, просто лень стричься. Горбатый нос, большой улыбчивый рот… подрастет, станет красавцем, а пока смешной. Наталья однажды увидела, как мы с Симаковым сидим в «Перелетном Чердаке», и долго потом мне начитывала про ранимую психику подростков и про то, почему нежелательна влюбленность в учительницу. Ерунда. Наталья знает не хуже меня, кому отдано Севкино сердце. Нехитро заметить. Он потому и болтает со мной, а не с Ней, что меня, взрослую, не боится. А в Ее присутствии немеет. Или дуреет и отпускает плоские шуточки.

Сева Симаков — выдвиженец. Помню его маленьким: очень серьезный и безмерно обаятельный — чему нимало не мешали вечно взъерошенные вихры и кошмарный лексикон (выдвиженцы устойчивее к мату, чем оборотни-люди, до них семантика плохо доходит). Когда будущий Севушка попался на глаза Сереге, он был одет куда приличней, чем тот щенок, которого давеча нашли мы с Машкой. А подрабатывал в человеческом Облике раздачей листовок — крохотный шкет, явно младше школьного возраста. Интеллект и предприимчивость московских ворон иной раз просто не умещаются в уме! От милиции спасался в вороний Облик, в один из таких моментов его Серега и засек.

Воронят в Удельном обычно называют Петрушами, а кому сильно не повезет, того Карлушами. Почему этот найденыш оказался Севкой, я не спрашивала. Может, от Северного Бутова? А фамилия у него — от приемных родителей. Бездетная пара, оба врановые, забрали его к себе с семи лет… гм, насколько можно в случае выдвиженцев говорить о возрасте человеческого Облика. В общем, десять лет назад. Они были первыми из наших, кто решился провернуть полную официальную процедуру усыновления. И, насколько я знаю, последними. Усыновление вообще не самый простой юридический квест, а уж если у ребенка начисто отсутствуют какие бы то ни было документы о первых предположительно пяти годах жизни… Видимо, начальникам трудно смириться с мыслью, что часть детей в Москве возникает как бы из ниоткуда. А предоставить подлинные сведения о биологических родителях Сева не сумел бы даже Серега: нельзя же вписать в документы, что проживают они, вероятно, в Битцевском лесопарке, а жилищные условия у них — гнездо. Здесь у нас в законе белое пятно, сюда не простирается толерантность властей к оборотням. Документы мы должны получать как люди. А то мало ли какое животное захочет человеческих прав…

Кто знает, насколько бы это затянулось, но вот тогда-то мне и пришло в голову обратиться к Лебедеву из «Утра России». У ворон в обычае защищать птенцов, и никакая политическая ориентация этого изменить не может. После его статьи о том, как кровавый антинародный режим не только плодит беспризорников, но и мешает им найти новую семью, дело сдвинулось с мертвой точки. Кажется, даже взяток давать не пришлось. Но с этих пор в Удельном стараются любым способом выправлять найденышам липовые документы…

Я честно разломила шоколадку на две дольки и одну вернула Севке:

— Ешь-ешь. Летал быстро, энергию потратил.

— Галина Евгеньевна, я молодец? — ревниво поинтересовался он. — Пять с плюсом?

— Пять с плюсом, и хвалите его еще, хвалите! Сев, если бы у тебя были такие успехи и по другим предметам, ты у нас был бы гордостью школы.

— Я бы и сам так хотел, — протянул Симаков. И уточнил, ухмыляясь: — Чтобы и по другим предметам ничего не делать и пятерки получать. Особенно по алгебре и литре.

Я фыркнула. Ничего, голубчик, на алгебре для разнообразия поработаешь. И «Евгения Онегина» прочтешь, не заболеешь. А ты думал, быть человеком — это сплошные плюшки с пряниками?

— Сергея Вадимыча давно видел? — спросила я. Надо бы и мне, на самом деле, позвонить Сереге, узнать, как там у него наш с Машкой найденыш.

— Вчера, — с гордостью ответил Сев. — Сам к нему летал.

— В Удельное?

— Не, домой. У них там стряслась какая-то ж-ж… — Симаков запнулся и скромно перевел: — Шит хэппенз.

— Где, дома?

— Да нет, в интернате. Я не совсем понял, но вроде у него из младшей группы кто-то пропал.

— Как — пропал?

— А как, никто не знает. Вроде прямо несколько их исчезло, которые в одной комнате жили.

— Вроде?

— Ну… типа.

— То есть Сергей Вадимович так не считает? Что конкретно он тебе сказал?

Симаков скорчил рожу, которая, по-видимому, означала, что лично ему вообще никто ничего не говорил, а каким образом он получил эту информацию, он не готов мне сообщить. И тут же встрепенулся, и вместо ответа указал пальцем в небо: