Птица-лира - [27]

Лора замерла.

– Умер дед. Бабушке понадобилась помощь мамы. Дед работал на ферме. Без него стало не хватать денег. Мама ушла из школы, дальше бабушка учила ее сама. Они занялись пошивом и переделкой платьев. И еще лекарства. Отвары из трав, которые они продавали на ярмарках. Мама говорила, дети в школе дразнились: «Ведьмы!»

– Это ее обижало?

– Нет. Гага и мама смеялись над этим. Хихикали, когда варили свои зелья. Отвары-тары-бары. – Она улыбнулась, вспоминая.

– Дети бывают жестоки, – ласково кивнула Бо. – А что еще дети говорили вашей маме?

«Ты имеешь право промолчать», – готов был подсказать Сол Лоре. Рейчел уставилась на свои ботинки, то и дело проверяла монитор – верный признак того, что и ей не по себе.

– Мама была не такой, как большинство людей, – заговорила Лора, вдумчиво, медленно, осторожно подбирая слова. – Решения принимала Гага. Мама была рада предоставить все руководство бабушке, – дипломатично пояснила она. – Мама была не как все. Если уж вас так интересует, что говорили о ней другие дети, хорошо, я скажу: они называли ее отсталой. Мама мне говорила. Но она вовсе не была отсталой. Какое-то ленивое слово. Она думала не как все, училась иначе, не как другие, только и всего.

Поняв по мимике Лоры и ее позе, что девушка вот-вот замкнется, Бо сменила тему.

– Почему в итоге вы поселились у Тулинов?

– Мама заболела, тяжело заболела в 2005-м. К врачам мы не обращались никогда, Гага и мама не верили в их лекарства, предпочитали свои натуральные отвары и почти никогда не болели, но они поняли, что с мамой что-то серьезное и тут их средства не помогут. Они пошли к врачу, тот порекомендовал больницу. У нее был рак кишечника. От больницы она отказалась, сказала, что предпочитает уходить естественным путем, каким и пришла. Мы с Гагой ухаживали за ней.

– Сколько вам тогда было? – тихо уточнила Бо.

– Четырнадцать, когда она заболела, пятнадцать, когда умерла.

– Как жаль! – шепнула Бо и помолчала с минуту сочувственно.

Большая птица пролетела над головой, рядом жужжала муха. Лора повторила и тот и другой звук. Так она выражала свою печаль, пытаясь снова собраться.

– Значит, вы остались вдвоем с бабушкой. Расскажите про тот год.

– Бабушке стало трудно, некому помочь с ремонтом и перешивкой. Я старалась как могла, но она меня еще не всему обучила, я мало что умела. А у нее начались проблемы с руками, артрит, пальцы скрючивались, и она не могла шить, не могла так легко и быстро, как прежде. Да и заказчиц становилось все меньше. Прежде мама кое-что подрабатывала, помогая старикам, а мне и этого было нельзя.

– Даже в пятнадцать вас не пускали к клиенткам? Вы продолжали прятаться?

– Как бы Гага объяснила, откуда я вдруг взялась? – пожала плечами Лора. – Невозможно. Она бы хотела, прикидывала, как это сделать, но только больше расстраивалась. Нервничала. Лгать она не хотела. Боялась, что собьется, запутается. Она к тому времени сделалась забывчивой. И думала, что в пятнадцать лет я еще не готова. Еще маленькая.

– Откуда у нее этот страх, Лора?

Снова тот же вопрос, но на этот раз он показался Соломону уместным. Он и сам хотел бы услышать ответ. Но Лора закрылась, и Бо не пыталась настаивать.

– Вы когда-нибудь спрашивали, кто ваш отец?

Соломон снова присмотрелся к девушке. Она опустила глаза, отсвечивавшие зеленью, словно отблеском высокой травы, среди которой она сидела. Провести бы пальцем по ее щеке, подбородку, по ее губам. Он отвернулся.

– Нет. – И, словно припомнив инструкции Бо, дала развернутый ответ. – Я никогда не спрашивала, кто мой отец, – негромко произнесла она. – Не спрашивала, потому что это было не важно. Кто бы он ни был, мне это было все равно. Все, кого я любила, были со мной.

Рейчел сжала губы, явно растроганная.

– А когда мама умерла?

– Когда мама умерла, я подумала, не следовало ли мне спросить, потому что это был единственный шанс узнать. Конечно, заведомо я не могла быть в этом уверена, но чувствовала, что Гага не скажет. Мама могла сказать, но предпочла не говорить, и я понимала, что бабушка соблюдет ее волю. Это может показаться вам странным, но я редко даже задумывалась, кем он мог быть. Это не имело значения. – Она приостановилась на миг. – Я стала больше думать о нем, когда увидела, как бабушка дряхлеет, когда испугалась, что останусь одна. Она ужасно быстро старела. Они с мамой были одной командой, ни в ком больше не нуждались, и это было прекрасно, но друг без друга они обойтись не могли. Поддерживали друг друга. Когда мама умерла, Гага тоже начала уходить. И она это понимала. Беспокоилась за меня. Пыталась что-то спланировать. По ночам не спала. Я знала, ее мысли только этим и заняты.

– Они ничего не успели спланировать до смерти вашей мамы?

– Я не спрашивала. – Девушка с трудом сглотнула. – Но мама не умела составлять планы. Планировала Гага, а мама помогала осуществить план. Думаю, то, как бабушка в итоге сделала, – это и был их план, мама это одобрила бы. Понимаю, со стороны это звучит так, словно мы толком не общались, но это неверно: мы жили не просто вместе, а словно друг за друга, нам не было надобности многое обсуждать, каждая знала, что думают и чувствуют две другие, ни к чему переспрашивать.