Пташка Мэй и страна Навсегда - [2]

Мэй — худенькая, угловатая, с короткими черными волосами, расчесанными на пробор, и огромными карими глазами — по очереди потрогала комочек черного меха, лампочку, банку, книгу под названием «Тайны египетских мумий» и кусок проволоки. Затем повернулась и глянула на кота по кличке Пессимист, который валялся на постели, точно старая наволочка. Кот лежал кверху брюшком и лениво рассматривал хозяйку.

Ни Мэй, ни Пессимист этого не знали, но белки и бурундуки, пробегавшие мимо, считали, что кот просто безобразен. У него были огромные острые уши и облезлый хвост, а сам он был почти совсем лысый, если не считать редкого пушка на мягкой коже. Уголки его пасти поникли в глубокомысленном унынии. Это выражение оставалось у кота на морде вот уже три года, с того самого дня, как Мэй получила его в качестве подарка на свой седьмой день рождения.

Кот ей сразу не понравился.

— Он же лысый!

— Эта порода называется голый сфинкс, — ответила мама. — Он просто не такой, как все.

— Он угрюмый.

— Нет, он всего лишь пессимист.

И мама объяснила Мэй, что пессимисты, как правило, печальны и часто впадают в меланхолию. С этим девочка не могла не согласиться. Кот определенно был печален. Похоже, он догадался, что Мэй не любит его, как только остановил на ней зеленые миндалевидные глаза, и теперь очень сочувствовал девочке.

Мэй, разумеется, не просила такого подарка. Ее первый кот, Фасолька, умер, когда ей было шесть, и с тех пор девочка проводила дни в скорбном уединении. Ни один другой кот не мог заменить ей любимца, названного в честь фасоли, которая, кстати говоря, относится к семейству бобовых. После его кончины Мэй решила одеваться только в траурный черный цвет.

А вот ее мама подумала, что дочери лучше завести нового кота.

— У тебя совсем нет друзей, — сказала мама, и в ее больших темных глазах, которые были еще больше и темнее, чем у дочки, мелькнула тревога.

Миссис Берд уже давно перестала уговаривать Мэй, чтобы та пригласила домой кого-нибудь из одноклассниц.

— Почему бы тебе не позвать Марибет?

— У нее ветрянка.

— Как насчет Клэр?

— Ее отпустят только на День президентов[1].

— А Мэрирут?

— У нее проказа. Вот жалость.

И все-таки однажды Мэй появилась в дверях маминой комнаты и, скрестив руки на груди, сообщила, что согласна завести кое-кого из кошачьих при условии, что это будет черный тигр.

С Пессимистом у нее никак не ладилось.

Заметив, что девочка на него смотрит, кот спросил: «Мяу? Миу-мяу? Миэй?»

— Между прочим, это мое имя. Нечего его трепать, — заметила Мэй.

Тук-тук-тук.

В комнату заглянула мама.

— Ну как тебе? Отличная школа, правда? — Она с надеждой улыбнулась.

Мэй скрестила руки на животе, нахохлилась и бросила взгляд на кота.

— Наверное, да. Особенно для монахинь, — глубокомысленно ответила она.

Мамина улыбка погасла, и в сердце у Мэй тоже стало сумрачно от нехороших предчувствий.

— Но, может, все не так и плохо, — прибавила девочка.

Они с Пессимистом обменялись взглядами. Уж он-то, в отличие от мамы, хорошо понимал, что Мэй никогда не будет счастлива, если ей придется носить клетчатое платье и жить в пансионе Святой Агаты в далеком Нью-Йорке, где совсем нет леса.

— Подумай, — осторожно предложила миссис Берд, покусывая губу. — Мне кажется, школа тебе подойдет. А я поселюсь неподалеку. По субботам и воскресеньям будем гулять по городу.

Миссис Берд вошла и, пригнув голову, направилась к письменному столу. Чего только не свисало с потолка в комнате Мэй: и «музыка ветра» с подвесками-стрекозами, и вешалка со струной, на которую были нанизаны желтые листья сумаха, и сухие гирлянды плюща. На подоконнике стояли бинокль для наблюдений за букашками и прочей живностью и телескоп, нацеленный в небо, чтобы смотреть на звезды.

На стенах висело столько рисунков, что они почти совсем закрыли старые тканевые обои. Там были Фасолька и миссис Берд, лес, воображаемые места и друзья и странные существа: одни — с крыльями и фиолетовыми волосами, другие — рогатые, третьи — в черных плащах. Среди них выделялся уродец с огромной кривой головой. Он выглядел особенно жутко. Не было на стене только Пессимиста. Частенько, проследив за взглядом миссис Берд, он принимался обиженно изучать рисунки в поисках своего портрета.

Временами, когда миссис Берд смотрела на самые страшные, самые мрачные рисунки, ее глаза снова становились большими и тревожными. «И ты еще хочешь, чтобы тебя не считали странной», — говорила тогда мама. Выглядела она при этом еще печальнее, чем кот.

— Ну как? Ты готова ехать на пикник? — Миссис Берд подошла к Мэй сзади и крепко ее обняла.

Мэй кивнула, теребя кисточки на длинной шали, в которую завернулась, превратив ее в платье. Болотные Дебри были очень малы и совсем обезлюдели, чтобы устраивать здесь праздник, поэтому Мэй и миссис Берд каждый год ездили на представление и пикник в Кабанью Лощину. Это было за два города от их дома, зато в Лощине всегда устраивали парад и соревнования, а еще туда приезжали все ребята из школы.

— Готова, — как можно бодрее ответила Мэй.

Мама чмокнула дочь в макушку. Аромат жасминовых духов миссис Берд впитался в шаль.

— Твои одноклассники будут рады тебя повидать.