Псы войны - [16]

– Рита Лани, – представилась она, протянув руку, а Дэвид даже не сразу заметил её жеста, совершенно захваченный нежданной бурей чувств.

Что именно в ней очаровало прожённого репортёра, коим считал себя Хольц? Может быть, эти брови вразлёт? Может быть, чувственные губы? А может быть, синие-синие глаза, в которые посмотри и утонешь?

– Извините… – пробормотал Дэвид, легонько пожимая тонкие пальцы Риты.

– За что вы извиняетесь? – удивилась девушка, обнажив в приветливой улыбке ровный ряд белоснежных зубов.

– Э-э… – Хольц замешкался, пытаясь вернуться на землю. – Я заставил вас ждать.

– Что-то я не пойму вас, Дэвид, – улыбка Риты из приветливой сделалась лукавой. – Поезд пришёл вовремя, по расписанию.

– Э-э, я заставил вас ждать в другом смысле.

– В каком же?

Хольц растерялся ещё больше. Его оправдания звучали глупо, а подлинное объяснение прозвучало бы надменно – в итоге он не знал, что и сказать. Положение спас бритоголовый. Он вежливо кашлянул и придвинулся к Дэвиду, чтобы тоже поздороваться и представиться.

– Роман Ковач, – прогудел он сильным басом. – Спецкор «Бьярмскринглы».

– «Бьярмскринглы»? – переспросил Хольц с немалым облегчением от того, что можно сменить тему. – Мне казалось…

– Да-да, – перебила Рита. – «Бьярмскрингла» в переводе со старого языка означает «Летопись Биармии». Вообще-то так называется наш народный эпос, но поскольку современные новости когда-то станут историей, мы сочли возможным вынести это название в заголовок нашей газеты.

– Понимаю, – кивнул Хольц, пополнив список плюсов ещё и тем, что Рита безукоризненно говорила по-английски, а акцент её вполне можно было принять за нью-йоркский.

Бритоголовый Роман предупредительно отобрал у Хольца чемодан, и вся троица двинулась к зданию вокзала. Было далеко заполночь, и по привокзальной площади слонялись только таксисты, надеющиеся перехватить клиента с проходящего поезда, да вездесущие бомжи. Ближе к вокзалу светились лампами два киоска. В одном торговали пивом и водкой питерского разлива, в другом, к удовольствию Дэвида, – цветами.

– Подождите меня, – попросил он у своих спутников.

Быстрым шагом подошёл к цветочному киоску и, не торгуясь, купил букет роз. Вернулся и с полупоклоном вручил его Рите.

– О, Боже! – воскликнула она. – Зачем?

– Похоже, это любовь с первого взгляда, – с понимающей усмешкой и по-русски заявил бритоголовый Роман.

– Я понимаю русский язык, – сообщил Дэвид спецкору.

– Прощенья просим, – откликнулся тот без тени смущения на лице.

Хольц счёл за лучшее не углубляться в щекотливую тему.

Наконец они сели в «тойоту», и Роман, занявший водительское кресло, завёл двигатель. Ехали долго – почти два часа. Шоссейное покрытие было ужасным, машину то и дело подбрасывало на колдобинах, но Дэвид, проживший больше трёх лет в Петербурге, этому уже не удивлялся. Поразило его другое. Они могли ехать и десять минут, и двадцать, и тридцать, и сорок и даже час, но вдоль дороги стеной стоял совершенно дикий «дремучий» лес, и нигде не было видно жилья или хотя бы следов человеческого присутствия. В Америке, разумеется, тоже имелись места, где можно ехать часами, не встретив ни дома, ни бензоколонки, но это было вдали от мегаполисов, а здесь, всего в каких-то полтораста милях от крупнейшего города России, такая глушь!

По пути Рита Лани ввела Дэвида в курс происходящих событий. Картина вырисовывалась следующая. Давным-давно, когда между биармами и русскими ещё не было существенных разногласий, в Алонце появилась частная газета «Летопись Биармии». Почему в Алонце, а не в Белогороде? Потому что с началом приватизации государственной собственности именно в Алонце разорился и был выставлен на ваучерный аукцион издательско-типографский комбинат «Рабочее слово», который и приобрели местные предприниматели, решившие переориентировать производство на изготовление обоев. С тех пор утекло много воды, комбинат переходил из рук в руки, несколько раз объявлялся банкротом, пока его наконец не приобрёл белогородский бизнесмен, покровительствующий Фронту национального возрождения Биармии.

Газета «Летописи Биармии» не считалась официальным печатным органом Фронта, однако, как понял Хольц, в публикуемых материалах выражалось определённое сочувствие движению за независимость новоиспечённой республики. В результате, когда отношения между Алонцом и Белогородом из вялотекущего противостояния переросли в острый политический конфликт, газета оказалась в самом центре схватки – жители Алонца стали воспринимать издательство как форпост врага на своей территории, и редкий день для сотрудников редакции обходился без конфликтов с населением. В конце концов мэрия надумала закрыть издательство и газету под предлогом нарушения Закона о средствах массовой информации. Мол, «Летописи» разжигает межнациональную рознь и призывает к свержению существующей власти. Владельцу издания дали месяц на ликвидацию предприятия, он подал на мэрию в суд, дело там завязло, а срок истекает через неделю. Были уже провокации. Один сотрудник газеты сильно избит и лежит в больнице. Неизвестные хулиганы сожгли два газетных киоска. Грузовик с тиражом последнего номера арестован и находится на штрафной стоянке ГИБДД.