Псы кармы, блюстители кармы - [2]

Как-то он заметил, что даже на запруженных людьми улицах можно найти островки, которые все обходят стороной. Люди спешат, будто муравьи по своей муравьиной тропе, огибающей место, где когда-то лежал камень. Чья-то нога давным-давно пнула его в сторону, и путь расчистился, но маленькие насекомые все равно не сворачивают с маршрута, проложенного прадедами. Отыскивают старые, оставляют новые пахучие метки, и не замечают, что путь можно сократить. Сначала он просто усмехнулся этому наблюдению: гляди ж ты - хомо, можно сказать, сапиенсы, вроде бы разумные люди, а от простых мурашей кое в чем не отличаемся. Потом стал присматриваться к таким местам, оставлял "маркеры" - то есть просто клал в такую точку какой-нибудь предмет, достаточно тяжелый, чтобы его не сдвинуло ветром, и достаточно легкий, чтобы быть сбитым чьей-нибудь неосторожной ногой. Поначалу это его забавляло - в истинность собственной теории он, понятное дело, не верил, это было что-то вроде игры, проверка на прочность бредовых идей всегда казалась ему веселым занятием. Потом, когда маркеры один за другим сдвигались со своих мест, ему это наскучило. А следом навалились дела - знакомый подкинул хороший заказ, и пришлось повозиться, снимая рекламные ролики сразу для нескольких клиентов.

И вот поди ж ты - один из маркеров остался целехоньким. Ничья нога за год не сорвала нить, хотя парк по выходным становился многолюдным - здесь открывалась книжная барахолка, "блошиный" рынок, собирались меломаны, обменивавшиеся старыми кассетами и пластинками.

Сван осторожно, почему-то не решаясь порвать нитку, встал между стволов. Сердце часто колотилось, живот слегка подводило - то ли от голода, то ли от волнения. Ничего не произошло. Он передвинулся сначала к одному дереву, потом к другому, закрыл глаза, открыл, повернулся на сто восемьдесят градусов и снова закрыл-открыл. Все в мире оставалось по-прежнему: Великая Истина не открылась ему, он не увидел летучей тарелки в пылающем белыми крошками огней небе, земля не собиралась расступаться, чтобы открыть ему тайны своих недр. Сван постоял для порядка еще немного, прикрыв глаза и посмеиваясь над своей детской тягой к таинственному. Стоять было хорошо: тепло, несмотря на ветер, и как-то уютно. "Наверное, у этого места все же есть положительная энергетика, - подумал он, - Надо будет запомнить и вернуться. Заботы куда-то уходят, будто светлее на душе становится".

Он открыл глаза и увидел, что светлее стало не только у него на душе - метрах в двух слева свет преломлялся как-то необычно, из бледно-серебристого лунного превращаясь в очень сильно рассеянный, но все же солнечный. Невысокий, с него ростом, и шириной около метра прозрачный столб выглядел так, будто кто-то рассыпал в воздухе золотистую пудру.

- Интересно... - Сван сказал это вслух.

Он сделал шаг и погрузил в это странное явление руку. Золотистые частички отшатнулись в сторону, будто он потревожил завесу пыли в старой-престарой комнате, заплясали вокруг его ладони. Он погрузил руку глубже - внутри было тепло, а потом шагнул в пыльное облако целиком. Его ослепило биение света в глазах. Дыхание перехватило, как если бы он катался на качелях, и те стремительно ухнули вниз. В паху стало неприятно щекотно, а в следующий миг он рухнул с трехметровой высоты в гору опавшей листвы...

...Лес выполз на пригорок и вдруг оборвался, превратившись в широкую степь с редкими деревцами, на семи осенних ветрах растерявшими свою листву. Степь уходила Свану под ноги и тянулась почти до самого города, местами проваливаясь в поросшие жухлой травой овраги, местами вздыбливаясь невысокими курганами. Воздух был свежим, наполненным терпким запахом высохшей, а потом отсыревшей под дождем травы. К нему мешался чуть ощутимый привкус горького дыма - след недавнего пожарища, не видного с места, где стоял Сван. Он поискал глазами свалки: если те шпили впереди - город, значит, свалки должны быть. Но их не было. Только чистая девственная степь на юге и на севере, сколько мог охватить взгляд. И воздух, дышать которым было одно наслаждение.

Сван едва сдержался, чтобы не сбежать с пригорка вниз - такая встряска была бы вредна его раненному спутнику. И все же беспечность его подвела - он засмотрелся на паутину, раскинувшую жемчужные нити между двумя большими кустами дикого можжевельника, и тут нога зацепилась за валявшийся в траве сук. Сван полетел на землю, вспахивая носом пожухлую серо-желтую поросль. Пронзительно тявкнул лисенок, а потом трава расступилась, и он плюхнулся в холодную лужу на заплеванный городской асфальт.

Так началась эта история.

Глава 2.

Торм.

Пробуждение было тяжелым, как всегда случалось, когда речь шла не о простом сне. Торм бесконечно долго выныривал из омута образов - четких, будто рисунок, вырезанный из разноцветного стекла. Они были слишком живыми и яркими, чтобы без боя уступить место привычной реальности.

Наконец Торм вполне осознал, что происходящее - сон. Оставалось лишь ступить за грань, выбрав один из двух миров, и тогда стеклянные картины попадут в плавильную печь обыденного сознания, поплывут и растают, превратятся в мутный сплав настроения, которое он будет носить весь день, не осознавая источника. Привычным усилием воли он замер на грани, балансируя, как канатоходец. И прокрутил весь сон, оставляя его в дневной памяти. Мысли с обоих краев сознания захлестывали его, граница - тонкая нить - раскачивалась под их ударами и пыталась ускользнуть из-под ног. Но Торм был не новичок в Сновидении и запомнил все.