ПСС. Том 74. Письма, 1903 г. - [9]

20—21. В. Г. Черткову от 21 января (два письма).

* 22. Томасу Ферису (Thomas Н. Ferris).

1903 г. Января 21—25? Я. П.

Dear Mr. Ferris,

When I wrote to you, that I did not wish to discuss your religious views, because no good results could come out of it, I thought very carefully over the matter. Your letter and your question confirm me in this resolution. I can not answer your question, because I can not understand it, though I see, that for you it has a very clear meaning. And therefore you see that our discussion would be quite vain. You say that my refusal to see you again is a sign of my want of love. My love to you can manifest itself only in repeating my advice and hearty wish that you should free your good and religious soul from the strange ideas that mar it, which as they say in a Russian popular asying: spoil by a spoonful of tar a barrel of honey.

So once more repeating my conviction of the needlessness of our interview, I wish you and your friend¹ a good journey home.

Yours truly Leo Tolstoy.

Уважаемый г. Ферис,

Когда я вам писал, что не желаю обсуждать ваши религиозные воззрения, потому что это ни к чему хорошему не привело бы, я делал это вполне обдуманно. Ваше письмо и ваш вопрос утверждают меня в этом решении.¹ Я не могу ответить на ваш вопрос, потому что не могу его понять, хотя вижу, что для вас он имеет очень ясное значение. Ясно, что наше обсуждение было бы совершенно бесполезно. Вы говорите, что мой отказ вас снова повидать есть признак недостатка во мне любви. Любовь моя к вам может выразиться лишь в повторении моего совета и сердечного пожелания, чтобы вы очистили вашу хорошую и религиозную душу от всех затемняющих ее странных идей, о которых говорится в русской пословице: ложка дегтя портит бочку меда.

Итак, еще раз повторяя, что я уверен в бесполезности нашего свидания, желаю вам и вашему другу² счастливого возвращения домой.

Искренно ваш Лев Толстой.

Печатается по копировальной книге № 5, лл. 109—110. Подлинник написан рукой М. Л. Оболенской, подпись собственноручная. Датируется по расположению письма в копировальной книге и по письму Фериса из Москвы от 19 января, на которое отвечает Толстой.

¹ Ферис пытался убедить Толстого, что с нравственной точки зрения чудеса допустимы и необходимы.

² Берти Роу. См. письмо № 8.

23. A. A. Толстой.

1903 г. Января 26. Я. П.

Ясная Поляна.

26 янв. 1903.

Дорогой друг Alexandrine, чем старше я становлюсь, тем мне с всё большей и большей нежностью хочется обращаться к вам. Ваше последнее милое письмо с сведениями о Николае Павловиче особенно растрогало меня. Я лежу больной и слабый, как видите, и не пишу своей рукой, а пишет дочь Маша, и, находясь в полном обладании ума и чувств, особенно склонен к умилению. Всё это перефразы для того, чтобы сказать, что я очень и очень люблю вас.

Я пишу не биографию Николая, но несколько сцен из его жизни мне нужны в моей повести «Хаджи-Мурат». А так как я люблю писать только то, что я хорошо понимаю, ayant, так сказать, les coudées franches,¹ то мне надо совершенно, насколько могу, овладеть ключом к его характеру. Вот для этого-то я собираю, читаю всё, что относится до его жизни и характера. То, что вы прислали, мне очень драгоценно, но еще бы было нужнее то, что вы отдали Шильдеру. Я надеюсь достать это у Шубинского,² получившего бумаги Шильдера. Мне нужно именно подробности обыденной жизни, то, что называется 1а petite histoire:³ история его интриг, завязывавшихся в маскараде,⁴ его отношение к Нелидовой⁵ и отношение к нему его жены. Записки Мандта, если вам не трудно, тоже, пожалуйста, пришлите.

Не осудите меня, милый друг, что, стоя, действительно стоя одной ногой в гробу, я занимаюсь такими пустяками. Пустяки эти заполняют мое свободное время и дают отдых от тех настоящих, серьезных мыслей, которыми переполнена моя душа.

Да, вероятно, мы уже больше в этом миро не увидимся; так богу угодно, стало быть, это хорошо. Не думаю тоже, чтобы мы увидались там так, как мы разумеем свидание, но думаю и вполне уверен, что и в той жизни всё то доброе, любовное и хорошее, которое вы дали мне в этой жизни, останется со мною, может быть, такие же крохи от меня останутся и у вас. Вообще, приближаясь к неизбежному и хорошему пределу, я чувствую, что чем определеннее мои представления о том, что будет там, тем я менее верю в них, и, напротив, чем неопределеннее, тем вера в то, что жизнь не кончается здесь, а начинается новая и лучшая там, сильнее и тверже. Так что всё сводится к вере в благость божью, — всё, что у него и от него, всё то благо. Что как я от него исшел, родившись, так к нему иду, умирая, и что кроме хорошего от этого ничего быть не может. «В руки твои предаю дух мой».

Прощайте, милый, милый друг, братски нежно целую вас и благодарю за вашу любовь.

Лев Толстой.

Написано и датировано рукой М. Л. Оболенской, подпись собственноручная. Впервые опубликовано в ПТ, стр. 378—379.

Узнав о работе Толстого над «биографией» Николая I, А. А. Толстая в недатированном письме от середины января 1903 г. (опубликовано в статье В. И. Срезневского «К истории создания «Хаджи-Мурата» — ТП, II, стр. 14—17) сообщила, что в 1901 г. она передала историку Н. К. Шильдеру свои воспоминания о Николае I, а теперь посылает Толстому отрывки из записок государственного деятеля николаевской эпохи гр. П. Д. Киселева (1788—1872), публикация которых была запрещена в свое время Александром II. В том же письме она спрашивала, может ли Толстого заинтересовать рассказ лейб-медика Мандта (ум. 1858) о последних минутах жизни Николая I.