ПСС. Том 68. Письма, 1895 г. - [82]

Я, как очень увлекающийся человек, прошел в моей юности через этот постепенный ход удовлетворения похоти, но у меня, как и у всех молодых людей нашего времени, были очень определенные правила и идеалы. Правила были очень глупые, аристократические, но они сдерживали меня. Для меня, н[а]п[ример], мысль о том, чтобы делать то, что вы делаете, — пить с мужиками и кучерами водку или перед людьми выказать свое пристрастие к крестьянской девушке, было так же невозможно, как украсть или убить. Идеалы же жизни были такие, при кот[орых] я должен был продолжать жизнь, кот[орую] вели отец и дед, т. е. составить себе видное и уважаемое общ[ественное] положение, и для этого должен был быть утонченно образован, как они, и так же мнимо благороден. Идеалы эти теперь кажутся мне дикими, вероятно и тебе тоже, но идеалы были во мне так тверды, что удерживали меня от многого и отвлекали от всего того, что мешало достижению их. Есть еще семьи наши дворянские, в к[оторых] еще живы такие идеалы и держат в узде молодых людей. Я думаю, и ты знаешь таких. Идеалы эти несвоевременные и должны разрушиться, и потому молодым людям, воспитанным под их влиянием, придется во многом разочароваться в жизни и пострадать, но воспитываться им лучше. Они не погибнут в цвету, как можете погибнуть вы, не имеющие никаких идеалов.

Ваше положение — и таких, как вы, очень много — очень страшно именно п[отому], ч[то] вы не признаете никаких ни правил, ни идеалов, и потому, как на рельсах, катитесь под крутую горку похотей и неизбежно вкатываетесь в вечно одно и то же болото, из кот[орого] почти нет выхода, — женщины и вино.

Спасение от вашего положения есть только одно: остановиться, опомниться, оглянуться и найти себе идеалы, т. е. то, чем хочешь быть, и жить так, чтобы достигнуть того, чем хочешь быть.

Ваше положение тем ужасно, что если вы честные люди, не лжете зачем-нибудь перед самими собой, то вы знаете, что прежние верования, те, кот[орым] вас учат в гимназиях под названием закона божия, — есть бессмыслица, в к[оторую] никто не верит, знаете тоже, что те аристократ[ические] идеалы, по кот[орым] надо быть исключит[ельным] человеком, лучше, образованнее, утонченнее других для того, чтобы управлять толпою, знаете, что эти идеалы устарели и разбиты,⁴ видите, что все вокруг вас живут без всяких правил и идеалов, кроме того, чтобы жить как можно веселее. Если вы и слышите или видите, что есть какие-то люди, кот[орые] что-то исповедуют странное, ходят скверно одетые, едят дурно, не пьют, не курят, то по всему, что вы видите, слышите и читаете даже про них, вы убеждаетесь, что это какие-то чудаки, от кот[орых], вы вперед решаете, что ничего нужного вам не узнать. И потому не интересуетесь ими. Так это для всех молод[ых] людей нашего времени, для тебя же и Андрюши и всех наших уже несомненно решено, что вы везде можете искать решение вопросов, возникающих в вас, но только не среди темных.⁵ Они чудаки, и всё. Во мне же вы видите писателя, к[оторый] прекрасно написал бал, и скачки, и охоту, но кот[орый] что-то странное и неинтересное говорит и пишет теперь и никак уж не укажет того, что нужно нам, простым молодым людям, делать. Вы, близкие мне, особенно тупы и жестоки в этом отношении. Вы — как люди, стоящие слишком близко к предмету и потому не видящие его, тогда как им только стоит протянуть руки, чтобы взять его.

Вот это-то мне особенно больно, и вот это-то самое разъединение между нами — мною и всей молодежью — разъединение, искусственно устроенное врагами добра, и хотелось бы мне разрушить этим письмом. Толстовцы, темные, Поша, Чертков, чудаки, вегетарианство, оборвашки, религии, горшки носят: и готово и всё решено. Решено, что всё это фантазии, непрактичные, неприложимые вообще к жизни, годные для чудаков, но никак уже не для нас, для простых молодых людей, не хотящих ничем отличаться и хотящих жить, как все. Вот этот-то взгляд на то, что я исповедую, на то, на что я посвятил все свои силы и посвящу до конца своих дней, особенно мучительно мне.

Ведь исповедую и проповедую я то, что проповедую, не п[отому] ч[то] это мне нравится, а п[отому] ч[то] я знаю, что эта одно может спасти людей, и именно вас, начинающих жить молод[ых] людей, от тех несчастий, в кот[орые] вы наверняка лезете, и дать вам то истинное благо, кот[оторого] вы сами желаете; только от того, что то, что я исповедую и проповедую, одно только практично и просто и легко среди тех фантастических, сложных и трудных, невозможных целей, к[оторые] вы ставите себе.

Ведь то, что не я один исповедую и проповедую, а то, что исповедывали и проповедывали Хр[истос] и все лучшие люди мира, состоит в том, чтобы указать вам бедствия вашей жизни, в кот[орые] вы, не видя их, лезете, как бабочки на огонь, и ваше предназначенное вам благо, кот[орое] вы, не зная, где оно, безжалостно губите и топчете ногами. Вы живете, не имея определенного направления жизни, кроме того, в к[оторое] влекут вас — нынче сюда, завтра туда — ваши похоти, а так нельзя жить. И вот то учение Христа, к[оторое] я исповедую, дает вам направление, указывает путь жизни, тот путь, по к[оторому] людям легко и радостно итти, и всякое отклонение от которого наказывается страданиями. Дает же это учение это направление тем, что указывает смысл и цель жизни. А без этого жить нельзя, п[отому] ч[то] это одно сдерживает жизнь похо[ти].