ПСС. Том 55. Дневники и записные книжки, 1904-1906 гг. - [210]

686. 302¹⁴. Убийство Настасьи — очевидно, любовницы Аракчеева Настасьи Минкиной, происшедшее в Грузине 10 сентября 1825 г. Сюжет остался неиспользованным.

687. 302¹⁵. Менгдена сыновья. — Владимир Михайлович Менгден (1826—1910), с 1889 г. член государственного совета, с 1849 г. муж Елизаветы Ивановны Бибиковой (по первому мужу Оболенская, 1822—1902), которой Толстой увлекался короткое время в 1857 г. У В. М. Менгдена были две дочери и несколько сыновей, одного из которых звали Юрий Владимирович; других сведений о них пока не имеем. По словам Сергея Львовича Толстого, сыновья В. М. Менгдена были неудачники, и сущность записанного Толстым сюжета заключается в изображении трагической судьбы матери, разочаровавшейся в своих детях.

688. 302¹⁶. Мужики едут судиться — очевидно, сюжет, рассказанный Толстому еще в 1862 г. писателем Н. В. Успенским. Успенский в своих воспоминаниях пишет, как он передавал Толстому содержание задуманного им рассказа о двух мужиках-соседях, которые «из-за чего-то между собою так рассорились, что порешили судиться в волостном правлении, которое находилось от них в далеком расстоянии. Когда наступил день отъезда в деревенский синедрион, один из соседей обратился к своему врагу с вопросом: — Ты, что же, Ермолай, уже запрягаешь лошадей? — Запрягаю. На дворе то, вишь ты, не рано. — Вот какое дело, братец ты мой: чем нам гонять двух лошадей, поедем на одной. Моя, примером скажем, будет телега, а твоя лошадь. Или так повернем: моя будет лошадь, а твоя телега». Враг соглашается. «Тяжущиеся уселись в одной телеге и отправились в волостную. Дорогой они покурили из одной трубочки, а при первом на пути кабаке остановились» и решили завернуть в него. «Зашли мужики в кабак, выпили и почувствовали себя в самом праздничном расположении духа. — А что я тебе скажу, Аверьян, — начали они беседу, — из-за чего мы с тобой затеяли эти самые дрязги? — Из-за чего! Сам знаешь, — из-за баб». Обсудив, что такое баба, и решив, что она «самая что ни на есть первая смутьянка в семье», один предложил другому: «А вот что я тебе скажу, милый человек: лучше бросим эту канитель и поедем домой. Что нам с тобой делить?.. А то знаешь, какое дело: приедем мы, положим, в Курносово. Эта, первым делом, старшину надо ублаготворить, писаря тоже, а там судьи привяжутся. Да прах их возьми совсем!.. Скажи, значит, по душе, ну, на что они нам нужны? Мы с тобой легче сами выпьем, нежели поштовать будем всякую ораву». И мужики с миром возвратились домой».

« — Экая прелесть, экая прелесть! — сжимая руками голову и в ажитации расхаживая по комнате, восклицал граф. — Не можете ли вы эту вещь слегка обработать и набросать на бумагу? Я бы с удовольствием купил у вас этот рассказ для «Ясной поляны». Здесь поражает не бытовая картина, а сама жизненная правда, воплощенная в типических образах».

«В течение целых 27 лет, — заканчивает Н. В. Успенский, — граф не мог забыть этого рассказа, и при последнем моем свидании с ним в Москве он спросил меня: — Что же ваш бесподобный рассказ о поссорившихся мужиках нигде не был напечатан? — Нигде; признаться сказать, я совсем и забыл о нем. — А ведь я уже сам хотел обработать его для народа, — сказал Лев Николаевич». (Н. В. Успенский, «Из прошлого», М. 1889, стр. 39—43.) Толстой сообщил тему этого рассказа народному писателю С. Т. Семенову, который воспользовался им в своем рассказе «Недруги»; сам же Лев Николаевич этот сюжет не использовал.

689. 302¹⁸. Елисав[ета] и Лашетарди, пелеринаж к Троице. — Императрица Елизавета Петровна и ее фаворит, посланник французского двора, маркиз Иоаким Жак Тротти маркиз де ла Шетарди вместе ходили на богомолье (пелеринаж — французское pèlerinage) к Троице. Об этом мнимом богомолье, происходившем в августе 1742 г., Толстой читал в книге К. Валишевского «La dernière des Romanov». Приводим это место в русском переводе: «Богомолье должно было по обыкновению совершаться пешком. В путь тронулись после заката солнца, чтобы воспользоваться ночной прохладой, и для начала новый странник подвергся жестокому испытанию. У Елизаветы как будто выросли крылья. Она шла, шла, словно увлеченная радостным опьянением, заставлявшим ее терять сознание времени и пространства. Наконец, изнемогая от усталости, она остановилась только на седьмой версте, и путники оказались тут в чистом поле. Домики для отдыха еще не были устроены по пути. Молодой чете пришлось сесть в экипаж и вернуться в Москву, чтобы возобновить на следующий день пешеходный путь с того места, на котором он был накануне прерван. Больше уже так не торопились, ночуя на постоялых дворах или в палатке и проводя вместе восхитительные часы. Разумовский принимал участие в паломничестве, но он умел не мешать, а Елизавета была полна заразительного веселья и оживления и становилась всё нежнее по мере приближения к святым местам... И вот перед ними распахнулись врата монастыря. Она представляла себе, как будет ослеплен ее спутник великолепием, представившимся его взорам, и не ошиблась в своих ожиданиях. Пред ним раскрылись пять церквей, залитые золотом и серебром, драгоценными камнями; одно только евангелие оценивалось в 300 тысяч; множество монахов, размещенных в удобных кельях; для императрицы и ее свиты — великолепные апартаменты; дворец в Вифании — рай. Де-ла Шетарди удивлялся, восторгался и был счастлив. Путники провели несколько дней в этом ослепительном уголке». (К. Валишевский, «Дочь Петра (Императрица Елизавета)», изд. Сфинкс, М. 1912, стр. 397—398). — Сюжет остался неиспользованным.