ПСС. Том 53. Дневники и записные книжки, 1895-1899 гг. - [21]
За это время начал учиться в манеже ездить на велосипеде, Очень странно, зачем меня тянет делать это. Е[вгений] Иванович] отговаривал меня и огорчился, что я езжу, а мне не совестно. Напротив, чувствую, что тут есть естественное юродство, что мне всё равно, что думают, да и просто безгрешно, ребячески веселит.
Состояние души С[они] нехорошее — не может подняться над личными, для нее семейными интересами и найти смысл в жизни духовной. Маша уехала в Киев. Она, бедняжка, худа и слаба. У Сережи что-то делает[ся] с М[аней], Трудно ему будет и много надо будет ему себя переделать. И если переделает, ему будет хорошо. — Лечение продолжается два раза в неделю. Как будто остановлюсь на 20 №.
За всё это время отсутствие энергии, инициативы мысли. Только изредка вспыхивают — и особенно ярко худож[ественные] и не худ[ожественные] образы, а целые задачи, замыслы худож[ественных] произведений.
Думал за это время:
1) Любовь есть проявление в себе (сознание) Бога, и потому стремление вытти из себя, освободиться, жить Божеской: жизнью. Стремление же это вызывает Бога, т. е. любовь и в других (нехорошо, бестолково). Главная мысль моя в том, что любовь вызывает любовь в других — Бог, проснувший[ся] в тебе, вызывает пробуждение того же Бога и в других.
2) Ездил с девочками — Саша и Н. Мар[тынова] — в театр, и, возвращаясь оттуда, они стали говорить про то, какой будет скоро матер[ьяльный] прогресс, как — электр[ичество] и т. п.
И мне жалко их стало, и я им стал говорить, что я жду и мечтаю, и не только мечтаю, но и стараюсь, о другом единственно важном прогрессе — не электр[ичества] и летанья по воздуху, а о прогрессе братства, единения, любви, установления Царства Бож[ия] на земле. Они поняли, и я сказал им, что жизнь тольк[о] в том и состоит, чтобы служить приближению, осуществлению этого Царства Б[ожия]. Они поняли и поверили. Серьезные люди — дети, «их же есть царство Божие». Нынче читал еще мечтания какого-то американ[ца] о том, как хорошо будут устроены улицы и дороги и т. п. в 2000 году, и мысли нет у этих диких ученых о том, в чем прогресс. И намека нет. А говорят, что уничтожится война только п[отому], ч[то] она мешает матерьяльному прогрессу.
Теперь 11 часов. 26 Апр. 1895. Москва. Е. б. ж.
[26 апреля.] Написал письмо шведу, Шмиту и Левитск[ому], надо писать Хилк[ову], Чертк[ову], Страхову, Ал[ехину].
Вчера ездил в манеже на вел[осипеде]. Потом ходил к Серг[ею] Ник[олаевичу]. Он в ужасном духе, и все его семейные страдают. Потом дома хотел посидеть один, пришел Ив[ан] Мих[айлович]. Кажется, был ему полезен. Написал письмо Соне. Лег спать с тоской в душе беспричинной, и встал нынче с такою же. Сейчас сел за письм[енный] стол, хотел продолжать Коневскую, решительно не могу. Вот и взял дневник. Напишу хоть письма. Вчера видел свой портрет, и он поразил меня своей старостью. Мало остается врем[ени]. Отец, помоги мне употребить ее на дело твое. Страшно то, что чем старше становишься, тем чувствуешь, что драгоценнее становится (в смысле воздействия на мир) находящаяся в тебе сила жизни, и страшно не на то потратить ее, на что она предназначена. Как будто она (жизнь) всё настаивается и настаивается (в молодости можно расплескивать ее — она без настоя) и под конец жизни густа, вся один настой. — Отец, помоги, помоги, помоги.
С Ив[аном] Ми[хайловичем] говорили о молитве. Как только стану рассуждать: кому молюсь? чего прошу? как он исполнит мою молитву? Ничего не знаю. Знаю только, что мне нужно молиться, что меня страстно тянет к молитве, что я без всяких внешних влияний сейчас пишу и держу с трудом слезы умиления молитвы, знаю, что мне необходимо молиться и что этот акт молитвы не праздный, а самое лучшее и плодотворное дело, к[оторое] я могу делать.
Отец, помоги. Укажи свое дело. Без сомненья. Да ты уж указал. Так не прошу, а благодарю, люблю.
28 Апр. Москва. 95. Вчера с утра пошел к Хохлову. Он почти на свободе, говорит, что запутался. «Я и право стал сумашедший». Не знаю, как помочь ему. Вероятно, всё дело в похоти. Познав женщин в юности, он уже не мог совладать с собой и весь ушел на борьбу с своей похотью. У него остались выводы из христианского учения, а самого учения нет. Он стал эгоистом вследствие этой напряженной борьбы с собою. Как тонущий, падающий человек только думает о себе.
