ПСС. Том 52. Дневники и записные книжки, 1891-1894 гг. - [24]
2) Огарев пишет: кривое осуждение — т. е. за то, чего я не заслуживаю, ввергает меня в тоску, тогда как прямое (верное) поднимает меня. Как справедливо!
3) Все говорят о голоде, все заботятся о голодающих, хотят помогать им, спасать их. И как это противно! Люди, не думавшие о других, о народе, вдруг почему-то возгораются желанием служить ему. Тут или тщеславие — высказаться, или страх; но добра нет. Голод всегда — (нищих всегда имеем), т. е. всегда есть кому и для чего жертвовать; ни в одно время не может быть более нужная моя жертва или служба, чем в другое, п[отому] ч[то] материально самое большое мое дело будет а/∞, т. е. ничто, а духовно всегда определенная величина. — Не ясно. Надо уяснить. Это всё то же, что и первое — очень важно.
4) Нельзя начать по известному случаю делать добро нынче, если не делал его вчера. Добро делают, но не п[отому], ч[то] голод, а п[отому], ч[то] хорошо его делать.
[27 июня.] 26 И[юня]. Я. П. 1891. Утром чувствовал себя очень слабым, ничего не писал. Вечером пошел в Тулу; со мной увязались Миша, Таня, Вера и Лёва. Дошли бодро, на вокзале Вяземск[ий], вернувшийся пешком из Ясной. Дорогой 5000 переселенцев каменщ[иков] и подольских возвращаются из Самары. Дома Романов. Поговорили до 2-го часа.
27 И[юня]. Я. П. 91. Встал поздно. Хорошо выспался. Говорил много с Вяз[емским] и хорошо. Таня уехала. От 1 до 3 писал хорошо об обжорстве. Выясняется хорошо. После обеда грустно, гадко на нашу жизнь, стыдно. Кругом голодные, дикие, а мы... стыдно, виноват мучительно. Отче, помоги мне делать волю Твою. После обеда прочел древнюю историю. — Думал: 1) Ошибка о возможности христианск[ой] добродетели без воздержания происходит от представления о возможности любви без самоотречения. — Теперь 11 час. Иду на террасу. Помоги мне любить.
28 И[юня]. Я. П. 91. Е. б. ж.
[13 июля.] — Нынче 13. 16 дней не писал. Приехал Репин и Гинзбург. За это время они меня лепят и пишут, а я написал статью об обжорстве и много подвинулся в большой статье. Лева уехал. Была Ал[ександра] Андр[еевна]. С[оня] уезжала в Москву и нынче приезжает. Теперь 12-ый час, иду на террасу. Завтра запишу то, что записано. Пробовал работать, косить, но очень слаб. Желудок не варит и слабость.
14 Июля. Я. П. 91 г. Е. б. ж. Сейчас еще 13 ч[исло], разговор с женой, всё о том же, о том, чтобы отказаться от права собственности на сочинения; опять то же непонимание меня: «я обязана для детей...» Не понимает она, и не понимают дети, расходуя деньги, что каждый рубль, проживаемый ими и наживаемый книгами, есть страдание, позор мой. Позор пускай, но за что ослабление того действия, к[оторое] могла бы иметь проповедь истины. Видно, так надо. И без меня истина сделает свое дело.
СТРАНИЦА ДНЕВНИКА Л. Н. ТОЛСТОГО 1891 г.
1) Картина конца Июня. Стрижи кружат после полдника, запах липы, пчела валит валом.
2) Всё подлежит закону, растения, животные, но у человека есть что-то особенное, кроме закона, к[оторо]му он подлежит. Это так кажется человеку, п[отому] ч[то] он смотрит из себя. Так кажется каждому существу что-то особенное в его положении, в его законе, п[отому] ч[то] оно смотрит из себя. Особенным кажется то место, на к[отором] стоит человек, п[отому] ч[то] он держит фонарь.
3) Человек всякий живет только затем, чтобы проявить свою индивидуальность. Воспитание стирает ее.
4) Вред подачи денег.... забыл.
5) К буд[ущей] драме. Спор с православн[ыми]: «Не могу верить», и с либералами: «Не могу не верить».
6) Отчего успех Радcтока в большом свете? Оттого, что не требуется изменения своей жизни, признания ее не правой, не требуется отречения от власти, собственности, князя мира сего.
7) К Алек[сандру] I. Солдата убили вместо него, он тогда опомнился.
8) Вор не тот, кто взял необходимое себе, а тот, кто держит, не отдавая другим, ненужное себе, но необходимое другим.
9)
Нынче 22 Июля. Я. П. 91. За всё это время развлекало меня присутствие Репина и Гинзбурга. Вчера уехал Гинзбург, и вчера же уехали Гельбиги. И вчера же б[ыл] разговор с женой о напечатании письма в газет[ах] об отказе от права авторской собственности. Трудно вспомнить, а главное, описать всё, что тут было:
[Вымарано 19 строк.]
Начал же я разговор, п[отому] ч[то] она сказала как-то вечером, когда мы уже засыпать собирались, что она согласна. Мне ее жалко. Злобы нет. Говорю себе, ч[то] это мне крест, к[оторый] надо нести, а не тащить. И когда подумаю, ч[то] я могу обратить это в благо и поучение себе, — «Радуйтесь когда поносят вас», — то мне хорошо. — За это время пришла девушка Бооль от Дунаева, и в то же время приехал Файнерман с другой, старой и очень милой девушкой Жаковской, к[оторая] хочет жить, как и Бооль, для успокоения своей совести, трудясь низким трудом и живя бедно. Уехали 3-го дня на юг, одна к М[арье] А[лександровне], другая в Полтаву. Я был дома, и мне было грустно, тяжело. Я думал, что таково мое отчасти физическое, отчасти душевное состояние; но я пришел к Жак[овской] у Игната, поговорил с ним, увидал эту нужду, труд, усталость, увидал нравственные побуждения этих женщин и не успел оглянуться, как мне стало бодро, весело. Хочется жаловаться на тяжесть креста. Разумеется, вздор — по силам и нужен мне. Тяжесть креста увеличивается еще тем, что Таня возненавидела М[ашу]. Кажется, теперь проходит. Я говорил с ними про это. Последнее время работаю всё над статьей довольно успешно. Приближаюсь к концу. Вчера написал еще 6 или 7 писем, всё плохих, б[ыл] не в духе, как и теперь. Большая слабость.
