ПСС. Том 52. Дневники и записные книжки, 1891-1894 гг. - [17]

Думал: 1) сон, полный сон без сновидений, это жизнь в другом, ином мире — другая, иная жизнь; память той, иной жизни исчезает; но нравственные последствия той жизни остаются. Таково отношение наше к предшествовавшей этой — жизни. Такова будет и следующая жизнь: памяти об этой не будет, но будут нравственные последствия ее, т. е. станешь настолько лучше. Это пришло в голову, но я не верю в это. И это слишком определенно.

2) Великая истина Лао дзы Le non agir⁴⁷ — ничего не делать, не затевать, а только отдаваться тому, чему считаешь хорошим отдаваться — отдаваться тому, в чем совпадаешь с потоком, с волей Божьей. Если бы частицы потока воды стремились каждая по своему направлению, поток бы не имел силы и ничего бы не мог произвести. А какая страшная сила — стремиться самому туда же, куда тебя влечет. Илья Муромец сидел сиднем 30 лет. Так и надо сидеть, ожидая призыва от Бога. Делаешь зло и себе и людям, один раз от того, что не сделал, а 10 тысяч раз от того, что сделал.

3) К статье. Наборщики, не знающие языка, лучше набирают, не догадываясь по-своему смысла. Так надо и жить — не догадываясь о смысле того, что делаешь, — не угадывать дела, будто бы нужные Богу, а делать, одно за другим, то, что велит Бог — набирать букву за буквой, а смысл всему дам не я, а Он.

4) Бедность, страдания людей требуют не того, как это обыкновенно думают, чтобы стараться сделать жизнь этих страдающих лучше — это не в нашей власти, но того, чтобы самому жить так, чтобы свою жизнь сделать лучше. Это же улучшение своей жизни одно делает лучше положение страдающих. Улучшение своей жизни ведет к жертвам для страдающих.

5) Чтобы узнать волю Отца, надо узнать истинную, основную свою волю — она, сыновняя воля, всегда совпадает с отцовской.

Теперь 10-й час, хочется спать, пишу и сплю.

2 Апр. Я. П. 91. Е. б. ж.

Нынче 9 А. Я. П. 91. — Ничего особенного. С[оня] всё в Петербурге], меня иногда огорчает ее поездка, но нынче ночью проснулся, стал думать и досадовать, но сказал себе: это хорошо, мне хорошо, испытание. И сейчас же легче стало, исчезло лицо, а осталось дело — испытанье. И совсем легко стало, так легко, что заснул.

Вчера б[ыл] Мит[аша] с Исаковым, типа самоуверен[ного], высше[го] светск[ого] борова, распущенного, расслабленного и добродушного. — Я б[ыл] с ним не хорош, не достаточно помнил его пользу. Нынче приехал Попов. Письмо нынче хорошее от Исаака и от Анненк[овой] женское. За это время б[ыл] Лева. Очень приятен — растет. И было подряд два раздраж[ающие] и расслабляющие дела: статьи Рода и Страхова. Еще ругательства немцев. Это здорово, всегда здорово. Читал Diderot и кончил. Начал Guiyot. Плохо — неясность молодости. Записано ничего не было, кроме того, что к статье.

Вчера начал писать З[аписки] М[атери]. Написал много, но годится только для того, чтобы убедиться, ч[то] так не нужно писать. Слишком бедно; надо писать от себя. Нынче целый день болит под ложечк[ой]. Теперь 10 ч. веч.

10 Апр. 1891. Я. П. Е. б. ж.

Кажется 18⁴⁸Ап. 1891. Я. П. С[оня] приехала дня три тому назад. Было неприятно ее заискиванья у Гос[ударя] и рассказ ему о том, ч[то] у меня похищают рукописи. — И я б[ыло] не удержался, неприязненно говорил, но потом обошлось, тем более, ч[то] я из дурного чувства б[ыл] рад ее приезду. Она стихийна, но добродушна ко мне, и если бы только помнил всегда, ч[то] это препятствие — оно, но не она, и что сердиться и желать, чтобы б[ыло] иначе, нельзя. З[аписки] М[атери] писал другой раз, на другой день, но с тех пор оставил. Очень занят своей статьей, но к несчастью всё опять переправляю, опять 3-ю и 4-ю главу. — Приехали Илья с Цуриков[ым] и Нар[ышкиным] и Сережа и Лёва, и они делились. Мне приходится отступить от прежнего намерения — не признавать свое право на собственность, приходится дать дарственную. Маша отказывает[ся], разумеется, и ей неприятно, ч[то] ее отказ не принимают серьезно. Я ей говорю: им надо решить: хорошо или дурно иметь собственность, владеть землей от меня? Хорошо или дурно отказаться? И они знают, ч[то] хорошо. А если хорошо, то надо так поступить самим. Этого рассуждения они не делают. А на вопрос о том, хорошо или дурно отказаться? не отвечают, а говорят: «она отказывается на словах, п[отому] ч[то] молода и не понимает». Как мне тяготиться жизнью, когда у меня есть М[аша]! Лёва и Таня тоже милы, но они лишены нравственно религиозного рычага, того, к[оторый] ворочает. — Ал[ексей] Митр[офанович] показывал мне диференц[иальное] счисление. Я понял, очень хорошо. Писем особенных нет. Все просят прислать запрещенные сочинения.

Записано: 1) Труд для других не тот, к[отор]ым воспользуются другие, а только тот, цель к[отор]ого служение другим. Только этот труд плодотворен, служит истинной жизни людей, тот, про к[отор]ый люди знают, что он по любви делается для них.

2) Прекрасное б[ыло] письмо Ч[ерткова]. Он писал о М[атвее] Н[иколаевиче], как он, добрый человек, сначала увлекся христианством, как чем-то родственным его душе; но когда он понял, что требование христианства — отдать всё, всего себя, и не чувствовать за это никакого достоинства, то он ужаснулся и отклонился. Но это только на время.