[10/22 июля.] Целый день хворал. Но служил все-таки сам себе. Это можно и не трудно. Читал Meadows. Прекрасно. Образование китайцев, как он говорит, по качеству выше нашего, хотя и ниже по количеству. Образование там главное в этике; а у нас этики совсем нет. Семейная жизнь та же. Таня дочь как будто поднимается.
[11/23 июля.] Встал в 7. Немного лучше, голова свежа, читаю Meadows и хочу писать письма.
Написал Черткову, Юрьеву, Ге. Походил немного. Хотел косить Титу, но и слаб и совестно. Нет работы. Сережа сын приехал. Мне неловко с ним, но виноват не я. Ему страшно неловко, и это сообщается мне. Все поехали к Головиным. Дома я разговаривал с Seuron и Кашевской. Она пришла и изливала злобы. А я желал. Не спал до 5 часа от тоски.
[12/24 июля.] Встаю все-таки не позже 8. Читаю Meadows и по-еврейски Евангелие. Всё нездоров и слаб, слаб во всех отношениях. Целый день прошел без событий. Разговоры и интерес к ним затихли. Объявил, что пойду в Киев. Ночью вошел наверх. Объяснение. Не понимаю, как избавить себя от страданий, а ее от погибели, в к[оторую] она с стремительностью летит. Молился вчера, значит, слаб. Молитва к богам и святым — чаще к святым — от того, что нужна помощь. И если бы мы жили христианской жизнью, была бы помощь от людей, от церкви. Всё, о чем мы разумно молимся, могут сделать нам люди — помочь трудом, умом, любовью. Два письма от Черткова. — Мать его, как и следует, ненавидит меня. Видел сон о Черткове. Он вдруг заплясал, сам худой, и я вижу, что он сошел с ума.
[13/25 июля.] Встал рано, убрал. Вчера заснул-таки. Читал Meadows о цивилизации. Прекрасно он делит на 4 степени: 1) материальная, 2) физическая, 3) умственная, 4) нравственная. Цивилизация же есть замена физических факторов умственными и умственных моральными. Это запутано; но есть правда. Цивилизация есть слово, и его вовсе определять не нужно. Правда же в том, что наибольшее благо людей достигается применением к жизни тех факторов, которыми получается благо наилегчайшим путем. И как нелепо поднимать руками то, что можно поднять рычагом, так же нелепо поддерживать отношения и защищать свою независимость войной, когда эта же цель достигается нравственной жизнью. — Нынче лучше, но слаб во всех отношениях.
[14/26 июля.] Пропустил несколько дней и записывал на память в середу. Кажется, что в этот день я звал жену, и она, с холодной злостью и желанием сделать больно, отказала. Я не спал всю ночь. И ночью собрался уехать, уложился и пошел разбудить ее. Не знаю, что со мной было: желчь, похоть, нравственная измученность, но я страдал ужасно. Она встала, я всё ей высказал, высказал, что она перестала быть женой. Помощница мужу? Она уже давно не помогает, а мешает. Мать детей? Она не хочет ей быть. Кормилица? Она не хочет. Подруга ночей. И из этого она делает заманку и игрушку. Ужасно тяжело было, и я чувствовал, что праздно и слабо. Напрасно я не уехал. Кажется, этого не миную. Хотя ужасно жаль детей. Я всё больше и больше люблю и жалею их.
[15/27 июля.] Проснулся в 10. Разговор с Сережей. Он без причины сделал грубость. Я огорчился и выговорил ему всё. И буржуазность, и тупость, и злость, и самодовольство. Он вдруг заговорил о том, что его не любят, и заплакал. Боже, как мне больно стало. Целый день ходил и после обеда поймал Сережу и сказал ему: «Мне совестно...» Он вдруг зарыдал, стал целовать и говорить: «Прости, прости меня». Давно я не испытывал ничего подобного. Вот счастье.
[16/28 июля.] Встаю не поздно. Целое утро работал над переводом. Ходил в Ясенки. Зачем-то приехали Свечины и Урусов. Ужасно скучно. Не спал до 12.
[17/29 июля.] Встал поздно. Но кофе с детьми. Всё поправляю по утрам немецкий перевод и читаю с удивлением о том, как не трогает это людей. Вечером пошел с детьми за грибами и остался с бабуринскими косцами косить. Они пьяные. Мне хорошо было с ними. Дома отношения опять натягиваются и натягиваются только с женою. Те все любят меня.
[18/30 июля.] Встал в 8. Утро работал над переводом с М-mе Seuron. После завтрака пошел с Андрюшей за грибами. Он очень мил. Какие бы вышли люди, если бы их не портили! — Целый день хочу спать. Письмо от Ге. Книги от Черткова. Теперь поеду к Леониду и в Ник[ольское]. Как будто еще натянутое.
[Июль. Повторение.] Борьба с семьей. Работа. Слабость физическая. Движение вперед.
[21 июля/2 августа.] Приехал Кузм[инский].
[22 июля/З августа.] Целый день празднество Маши Кузм[инской.] Мне очень тяжело и нездоровится. Урусов, боюсь, болен. Говорил с ним о филос[офии] и религии, он заспорил.
[23 июля/4 августа.] Перечитывал статью о переписи. И пересматривал другое. Вечером враждебное настроение жены. Какая тяжесть!
[24 июля/5 августа.] Первый день выспался. Приехал Ге. Письма прекрасные от Черткова. Написал ему длиннейшее письмо.
Ге очень хорош, ощущение, что слишком уже мы понимаем др[уг] др[уга].
[25 июля/6 августа.] С Ге пошел в Тулу к Урусову. Там Борисов. Тип жуира, окрасившегося социализмом 70-х годов. Вернулись домой с Ге. Прелестное, чистое существо.
Он, Чертков, Вас[илий] Ив[анович], Урусов, Орлов. Соня раскаялась во вчерашнем не в духе. Много, хорошо говорила с Ге.
