— Et la guerre est impossible,[820] — окончил аббат.
— Что ж мы, военные люди, будем делать, любезный аббат, — спросил князь Андрей, лениво улыбаясь.
Аббат, как и все маниаки, был так уверен в возможности того, что он предполагал, что насмешка над его планами не оскорбляла его, напротив, он с другими готов был тонко посмеяться, зная, что от насмешки толпы его великие идеи не умалятся.[821]
— Vous irez planter des choux à la campagne avec votre charmante épouse,[822] — сказал итальянец с своей притворной улыбкой, как будто отгоняя от себя серьезность настроения, которого он считал недостойной свою аудиторию.
— Oui, c'est comme ça, mon cher monsieur,[823] — только прибавил он к Pierr'y, чувствуя, что здесь только семя упало на плодородную землю.
— Однако и исполнение этой великой мысли невозможно без войны, — сказал Pierre. — Vous comptez sans votre hôte.[824] Наполеон не разделит этих мыслей.
— Этого я не знаю. Я полагаю, что Россия, Австрия и Пруссия довольно сильны, чтобы заставить его принять эти основания.
— Австрия показала уже, как она мало сильна в войне,[825] — сказал князь Андрей,[826] — что было в прошлую войну?
У каждого из этих 4-х собеседников, исключая князя, был свой дада в разговоре и, как следует в каждом хорошем обществе, каждый[827] умел коснуться своего предмета. Чиновник изложил свои преобразовательные бюрократические соображения, Pierre — свою либеральную философию, аббат свои новые идеи народного права и политического устройства, теперь завладел князь Андрей разговором, когда он перешел на его любимое военное дело.
— Я не говорю про одну Австрию, а про соединенные силы всей Европы.
— Разве силы, соединенные в первую войну, не были втрое сильнее армии Буонапарте, — сказал князь Андрей[828] и усмехнулся, (князь, несмотря на свой восторг к гению Наполеона, называл его, как и все в Петербурге, Буонапарте) — и что ж вышло. Кроме науки войны, которая учит нас тому, что победа остается за тем, у кого больше пешек и кто их лучше расставит, поверьте, что есть еще бог войны и есть гений, которым одарен этот необыкновенный человек. Вы говорите о союзе в Европе, а завтра может быть мы получим известие, что французская армия в Ирландии и идет на Лондон.
Аббат ничего не отвечал и, насколько позволяла учтивость, презрительно улыбнулся.
Чиновник, давно тяготившийся молчанием, обратился к князю Андрею.
— Неужели вы думаете, князь, что эта булоньская экспедиция может удастся?
— Я ничего не думаю, — резко отвечал князь[829] с вдруг вспыхнувшим огнем во взгляде, как только разговор коснулся его любимого предмета — войны, обращаясь к аббату и Pierr'y, — я знаю только, что у него теперь 25 кораблей, не считая испанских, что у него сосредоточена двухсоттысячная армия, обученная, обстреленная и сформированная и снабженная провиантом, как ни одна армия в мире.[830] Что у этого человека генералы дивизионные такие, каких нет[831] у Австрии ни одного главнокомандующего, не говоря уже[832] про Пруссию и про нас. Нужен счастливый ветер и туман, который бы перенес Буонапарте через па-де-Кале, и всё ваше равновесие европейское погибло, любезный аббат, прежде чем родилось, — сказал князь насмешливо. Все замолчали. Князь подробно, видимо по основательному изучению, описал все преимущества всего состава французской армии и все шансы за успех булоньского предприятия. Аббат сказал, что в случае войны есть человек, который по гению военному не уступит Бонапарту. Это Моро. Заговорили о слухе, что в Америку послан[833] генерал для приглашения Моро в русскую службу. Князь Андрей доказывал, что Моро капун и не имеет того огромного полета, который составляет силу Наполеона, и привел доказательства из подробного разбора некоторых кампаний этих полководцев. Разговор перешел на последние политические события.
— Читали вы, князь, последние известия о короновании Буонапарте в Милане?[834] — сказал чиновник. — Какая смелость: надеть самому на себя корону.
— Да,[835] — задумчиво сказал князь, как будто воображая себе перед глазами[836] Наполеона. — Dieu me la donne, gare à qui la louche,[837] — сказал он, повторяя сказанные Наполеоном слова при надевании короны и[838] поднимая голову, как будто подражая движению Наполеона в то время, как он произносил эти слова. — Gare à qui la touche, m-r l'abbé. Le nouveau royaume Cisalpine ne sera si facile à former, quand le petit caporal dira non! Vous avez beau dire, c'est le plus grand homme de l'histoire ancienne et moderne[839]
— Le plus grand homme, — повторил m-r Pierre.
— Le prince est partisan de Buonaparte?[840] — вопросительно и презрительно поднимая брови, сказал аббат.
— Vous avez [vu] le buste de Buonaparte qu’il a dans son cabinet?[841] — сказала княгиня.[842]
Князь[843] презрительно посмотрел на жену, как будто досадуя на то, что она толкует о том, чего не понимает.
— Il n'y a pas d'homme au monde que je haïsse et que j'admire autant que cet homme, voilà ma profession de foi à son égard,[844] — сказал[845] он.
