— Вчера брат обедал у меня. Мы помирали со смеха. Он ничего не ест и вздыхает по вас, моя прелесть. Il est fou, mais fou amoureux de vous, ma chère.[3716]
Наташа покраснела. «К чему она говорит мне это!» подумала она. «И что мне за дело до тех, кто вздыхают, когда у меня есть один избранный». Но Hélène, как будто догадываясь о сомнении Наташи, прибавила:
— Непременно приезжайте. Повеселитесь. Si vous aimez quelqu'un, ma délicieuse (она так называла Наташу), ce n'est pas une raison pour se cloîtrer. Si même vous êtes promise, je suis sûre que votre promis aurait désiré que vous alliez dans le monde en son absence plutôt que de dépérir d'ennui.[3717]
«Что же это: она знает и она же говорит мне про любовь Анатоля? Они с мужем, с Ріеrr’ом, говорили и смеялись про это. И она такая grande dame, такая милая и так видно всей душой любит меня». (Наташа не ошибалась в этом: Hélène искренно нравилась Наташа.) «Они лучше знают», думала Наташа. «Кто же кому может запретить влюбляться. И отчего же не веселиться?»
Освещенная гостиная дома Безуховых была полна. Анатоль был тут и видно у двери ожидал входа Наташи и тотчас же подошел к ним и не отходил от нее в продолжение всего вечера. Как только его увидала Наташа, опять то же чувство страха и отсутствия преград неприятно охватило ее. M-lle Georges надела красную шаль на одно плечо и, став на середине гостиной, строго и мрачно оглянула публику и начала монолог из Федры, где возвышая голос, где шепча и торжественно поднимая голову. Все шептали: adorable, divin, délicieux![3718] Но Наташа ничего не слышала и не понимала и ничего не видела хорошего, кроме прекрасных bras[3719] m-lle Georges, которые, однако, были слишком толсты. Почти позади всех она сидела, и сзади ее сидел Анатоль[3720] и она испуганно ждала чего-то. Изредка встречала она глаза Pierr’a, которые всегда были строго устремлены на нее, которые всякий раз опускались, когда встречались с ее взглядом. После первого монолога всё общество встало и окружило m-lle Georges, выражая ей свой восторг.
— Как она хороша! — сказала Наташа, чтобы сказать что-нибудь.
— Я не нахожу, глядя на вас, — сказал Анатоль. — И теперь она толста, а вы видели ее портрет?
— Нет, не видала.
— Хотите посмотреть, вот в этой комнате?
— Ах, посмотрите, — сказала Hélène, проходя мимо их. — Анатоль, покажи графине.
Они встали и прошли[3721] в соседнюю картинную,[3722] Анатоль поднял тройной бронзовый подсвечник и осветил наклоненный портрет. Он стал рядом с Наташей, держа высоко одну руку с свечой и, наклонив голову, глядя на лицо Наташи. Наташа хотела смотреть на портрет, но ей совестно было притворяться, портрет не интересовал ее.[3723] Она опустила глаза, потом взглянула на Анатоля. «Я не смотрю, мне нечего смотреть на портрет», сказал ее взгляд. Он, не опуская руки с подсвечником, левой рукой обнял Наташу[3724] и поцеловал в[3725] щеку.[3726] Наташа с ужасом вырвала свою руку. Она хотела сказать что-то, хотела сказать, что она оскорблена, но не могла и не знала, что ей сказать. Она готова была плакать и, красная и дрожащая, поспешно пошла из комнаты.
— Un mot, un seul. Au nom de Dieu,[3727] — говорил Анатоль, следуя за ней.
Она остановилась. Ей так нужно было, чтобы он сказал это слово, которое бы объяснило то, что случилось.
— Natali, un mot, un seul, — всё повторял он. Но в это время послышались шаги, и Pierre с Ильей Андреичем и дама шли тоже смотреть галлерею.
В продолжение вечера Анатоль Курагин успел сказать Наташе, что он любит ее, но что он несчастный человек, потому что не может ездить к ним в дом (почему — он не сказал, и Наташа не спросила его). Он умолял ее приезжать к сестре, чтобы изредка хотя они могли видеться. Наташа испуганно глядела на него и ничего не отвечала. Она сама не знала, что делалось с нею.
— Завтра, завтра я скажу вам.
После[3728] этого вечера Наташа не спала всю ночь и к утру решила в самой себе, что она никогда не любила князя Андрея, а любит одного его и так скажет всем, и отцу, и Соне, и князю Андрею.
Внутренняя психологическая работа, подделывающая разумные причины под совершившиеся факты, привела ее к этому. «Ежели я могла после этого, прощаясь с ним, улыбкой ответить на его улыбку, ежели я могла допустить до этого, то только оттого, что он благороден, прекрасен, что я всегда с первой минуты любила его и никогда не любила князя Андрея». Но какой-то страх обхватывал ее при мысли о том, как она скажет это.[3729] На другой <день> вечером она через девушку получила страстное письмо Анатоля, в котором он[3730] спрашивал ее ответа на вопрос: любит ли она его, жить ему или умереть, хочет ли она довериться ему и тогда он завтра вечером будет ждать ее у заднего крыльца и увезет, чтобы тайно обвенчаться с нею, или нет, и тогда[3731] он не может жить более.
Все эти старые, выученные, списанные с романов слова показались ей новыми, только к одному ее случаю относящимися. Но, как ни казалось ей всё уже решенным в ее душе, она ничего не отвечала и сказала девушке, чтобы она ничего никому не говорила.
Но прежде, прежде всего надо было написать князю Андрею. Она заперлась в своей комнате. И стала писать.
