ПСС. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты - [211]

Сокольниц был взят блестящим штурмом. В то время, как они укреплялись в Сокольнице, в тылу слышались выстрелы и пронеслась молва, что в центре наши разбиты. Ежели бы генерал Пржибышевский из Сокольница отступил назад или налево, соединяясь с Дохтуровым, он спас бы часть своих полков, но в диспозиции, он хорошо помнил, хотя бы ему давно пора было забыть ее и понять, что все условия сражения изменились, в диспозиции было сказано, чтобы ему итти направо к Кобельницу, где долженствовала быть 4-я колонна. Несмотря на[2605] здравый смысл, простой глаз и звуки выстрелов, слышавшихся сзади, он пошел не назад, не налево, где бы он мог встретить русские войска, но направо к Кобельницу, полагая убегать от французской армии и, входя в самую средину ее, окруженный со всех сторон, ругаемый в лицо солдатами и офицерами, он тут только в первый раз отступил от диспозиции: он положил оружие и сдался в плен со всем корпусом, хотя этого распоряжения никак не было предвидено и предписано даже и в австрийской диспозиции.>

* № 79 (рук. № 86. T. I, ч. 3, гл. VII).

* № 80 (рук. № 86. T. I, ч. 3, гл. XIV).

<Сущность диспозиции была следующая: первой колонне — Дохтурова итти от Гостиерадека, через Аугест, на Тельниц, овладеть сим селением и обратиться вправо, равняясь с головою второй колонны графа Ланжерона, имевшей назначение пробиться между Тельницем и Сокольницем; третьей колонне Пржибышевского спуститься с Праценских высот, итти к Сокольницу и, овладев им, выравняться с первыми двумя колоннами. Все войска сии поручены графу Буксгевдену. Четвертой колонне — Колловрата пробиваться у Кобельница, потом примкнуть левым флангом к третьей колонне и с нею вместе опрокидывать правое крыло неприятеля к Латейну. Князю Багратиону, в начале сражения, оставаться впереди Позоржица и, во что бы ни стало, удерживать свою позицию, а когда увидит он успех четырех колонн, действовать наступательно, во всяком случае, не допуская обойти себя слева. Для усиления левого крыла его, послали ему ввечеру из колонны князя Лихтенштейна порученные генерал-адъютанту Уварову полки: Елисаветградский гусарский, Черниговский и Харьковский драгунские. Пятой колонне князя Лихтенштейна, состоявшей из уланского цесаревича полка и 32-х австрийских эскадронов, содержать сообщение между князем Багратионом и четырьмя первыми колоннами, пользуясь каждым удобным случаем для атаки. Гвардия должна была служить подкреплением ему и левому крылу князя Багратиона. В неудачном случае назначено отступать к селению Гидьежиду, находившемуся на дороге в Венгрию.>

ВАРИАНТЫ К ТОМУ ВТОРОМУ «ВОЙНЫ И МИРА».

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

* № 81 (рук. № 85. T. II, ч. I, гл. I — II).

<Старая графиня сидела в кабинете на своем кресле, повеселевшая, помолодевшая десятью годами со времени приезда своего сына; она не смотрела уже на табакерку с портретом, а смотрела или на него в действительности или на дверь, в которую она ждала, что взойдет он, ее красавец, герой, лучший сын, лучший молодой человек в мире. Наташа вбежала в комнату.

— Мама, Коко едет к цыганам. Я никогда не видала цыган, только одну, страшную, у нас в деревне. Я знаю, что вы не будете пускать меня. Но я непременно, непременно поеду с ним.

— Ты знаешь, что это нельзя и это глупости,[2606] — сказала мать.

— Что ж это такое? — надув свои большие губы, сказала Наташа. — Коко уже шесть дней здесь, и я ни разу с ним не каталась. Зачем же он приехал, коли я его совсем не вижу.

— Мой друг, ты девочка, а он уж мужчина. Нельзя ему сидеть всё с нами.

— Вот вы всегда так, ну отчего мне нельзя быть у него, когда он одевается? Не то, что совсем одевается, а когда на нем панталоны[2607] надеты. Я люблю это смотреть. Сабля тут лежит, и табаком пахнет, и голос у него совсем бас сделался. Я так это люблю, всё это, понимаете, мамаша, понимаете, — закричала она, дергая ее за руку. Мать улыбнулась.[2608]

— Ну, прощайте, — закричала Наташа и убежала на крыльцо садиться в сани.

Гордая тем, что она, как большая, одна в санях ехала с гусаром и счастливая своею молодостию, своею дружбою к брату и к Соне и ярким февральским солнцем, она долго молчала, боясь чем-нибудь расстроить свое удовольствие, начав тот важный разговор, который она должна была иметь с ним и для которого она настояла, чтобы поехать кататься.