Погода стояла морозная и ясная и люди шли весело. Хотя никто,[2435] кроме высших начальников, не знал, куда и зачем направлялась армия, — все были рады выступлению после бездействия Ольмюцкого лагеря. Колонны двинулись по команде с музыкой и с развевавшимися знаменами. Весь переход они должны были итти стройно, как на смотру, и непременно в ногу.[2436] В девятом часу утра государь верхом со свитою обогнал гвардию и присоединился к колонне Пржебышевского.[2437] Солдаты весело прокричали «ура» и на протяжении десяти верст, которые занимали восемьдесят тысяч движущегося войска, раздались, фальшиво сливаясь в ближайших частях, звуки воинственных маршей и солдатских песен.[2438] Адъютанты и колонно-вожатые, сновавшие между полками, имели веселое, самодовольное выражение лиц. Генерал Вейротер, исключительно заведывавший движением войск, к вечеру пропуская мимо себя войска, стоя в стороне от дороги с некоторыми свитскими офицерами и с подъехавшим к нему князем Долгоруковым, имел[2439] довольный вид человека, благополучно исполнившего свое упражнение. Он спрашивал у проходивших начальников частей, где назначен был их ночлег, и показания начальников частей совпадали с предсказаниями, которые он делал стоявшему подле него Долгорукову.
— Вот видите, князь, — говорил он, — новгородцы становятся в Раузнице, так я и говорил, за ними идут мушкатеры — эти в Клаузевиц, — он справился по записной книжке, — потом павлоградцы, потом гвардия идет по большой дороге.[2440] Отлично. Прекрасно. Я не вижу, — сказал он, вспоминая делаемое ему старыми русскими генералами возражение, — я не вижу, почему предполагают, что русские войска не могут так же хорошо маневрировать, как и австрийские. Вы видите, князь, как всё строго и отчетливо исполняется по диспозиции — ежели диспозиция основательна...
Князь Долгоруков невнимательно слушал австрийского генерала: он занят был вопросом, возможно ли или невозможно и как, атаковать французский отряд, на который наткнулись русские войска нынешний вечер перед небольшим городком Вишау.
Он предложил этот вопрос генералу Вейротеру. Вейротер[2441] сказал:
— Это дело только может быть решено волею их величеств.[2442] Впрочем дело очень возможное.
— Не можем же мы оставить перед своим носом этот французский отряд, — сказал Долгоруков и с этими словами поехал в квартиру императоров. В штабе императоров уже находился лазутчик из авангарда, присланный князем Багратионом, доносивший, что французский отряд в Вишау не силен и не имеет подкрепления.[2443]
Через полчаса после приезда князя Долгорукого было решено — на рассвете другого дня атаковать французов и тем игнорировать прибытие императора Александра к армии и его первый поход.
Князь Долгоруков должен был командовать кавалерией, участвуя в этом деле.
Император Александр[2444] со вздохом покорился представлениям своих приближенных и решил оставаться при 3-й колонне.[2445]
На другой день до зари эскадрон Денисова, в котором служил Н. Ростов[2446] и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге.
[Далее со слов: Ростов видел, как мимо него прошли вперед казаки... кончая... этот веселый день в одиноком бездействии.[2447] — близко к печатному тексту. T. I, ч. 3, гл. X.]
Денисов по тем же причинам был мрачен и молчалив. Он видел в оставлении своего эскадрона в резерве умышленность и интригу мерзавца адъютанта и сбирался его п’оучить.
— ’остов, иди сюда, выпьем с го’я, — крикнул [Денисов], усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской. Ростов выпил молча, стараясь не глядеть на Денисова и опасаясь повторения ругательств на адъютанта, которые уже надоели ему.
[Далее со слов: Вот еще одного ведут! кончая: В одну минуту все были на местах и ждали. — близко к печатному тексту. T. I, ч. 3, гл. X.]
Н. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его скучливое состояние в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе, он весь поглощен был чувством счастия в близости[2448] императора. Он чувствовал себя одною этою близостию вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение, и он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады,[2449] но он чувствовал это, потому что по мере приближения всё светлее, радостнее и значительнее делалось вокруг него.
Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос — этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос.[2450]
[Далее со слов: Как и должно было быть по чувству Ростова... кончая: ...ударил левою ногою лошадь и галопом поехал вперед. — близко к печатному тексту. T. I, ч. 3, гл. X.]
Ростов[2451] едва переводил дыхание от радости.
