ПСС. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты - [155]
— Куда? — закричал Багратион спокойным, но громким голосом. — Оставить раненных! К местам!
Солдаты с удивлением оглянулись на генерала на белой лошади и продолжали итти. Была страшная минута сомнения и нерешительности, та минута, которая решает участь сражений. Одно ядро и другое пролетело над головами Багратиона и солдат. Солдаты еще раз оглянулись на генерала.
— После подберете, вперед, ребята, — сказал Багратион. — Вернись к местам, — тихим голосом повторил Багратион. Солдаты остановились, оставили раненных и побежали назад к ротам. Несколько раненных пощли тоже. Только три человека, облитые кровью, остались на дороге.[1880]
Багратион подъехал к полковому командиру.
Сухощавый, седей полковой командир казался сморщенным и похудевшим. У него пропал голос от крика. И странно было видеть человека, уж по годам своим столь близкого к смерти, морщинистого, седого, человека, очевидно привыкшего к тишине и радостям семейной жизни, столь пренебрежительно относящегося к смерти. Его без перчатки, бессильная, чисто вымытая, сухая старческая рука держала шпагу. Он не только не обращал никакого внимания на свисты пуль и ядер, но когда пуля слишком близко от него пролетала или ударяла во что-нибудь, он досадливо морщился. Он обрадовался, увидав Багратиона, подъехал ему навстречу и начал говорить тоном человека раздраженного, обиженного и безнадежного.
— Ну, что, Федор Игнатьич? — спросил Багратион и стал выслушивать с таким выраженьем, как будто всё то, что он видел и слышал, было то самое, что он сам приказал и потому предвидел. Он[1881] отдал приказанье к отступлению и он послал адъютанта, послал за 6-м егерским полком с тем, чтобы повести его в атаку против обходившего неприятеля.
— Так соберите роты, — сказал он, оглядываясь и заметив, что солдаты повеселели. В одну минуту полковой командир с удивлением заметил, что беспорядок кон[чился].
— А вот [?] я возьму еще 6 егерский.
Когда 6-й егерский (тот, в котором служил Белкин), пройдя мимо батареи Тушина, подошел к Багратиону, он сам повел два батальона в атаку. Неприятель был остановлен и дал возможность отступать в порядке. В самом начале атаки Белкин был[1882] смертельно ранен пулей в голову.[1883]
[Далее со слов: На правом фланге атака 6-го егерского обеспечила отступление... кончая: что он должен отступить.[1884] — близко к печатному тексту. T. I, ч. 2, гл. XIX.]
* № 39 (рук. № 75. T. I, ч. 2, гл. XIII—XIV).
<— Нет не перемирие, — сказал к[нязь] Кутузов, улыбаясь, когда он получил это известие от Багратиона, — не только перемирие, но мир, о заключении предварительных условий которого я сейчас посылаю на аванпосты состоящего при мне генерал-адъютанта барона Винцингероде.
— В предварительных условиях мира, — сказал Кутузов, отпуская барона Винцингероде, — не будьте требовательны, уступайте всё; русские войска составляют капитулацию и отступают без боя и все, что они хотят, одно, на чем я вас прошу настоять — это, чтобы перемирие не могло быть нарушено раньше трех дней — время, раньше которого я не могу получить ратификации условий из Ольмюца.
— И войска остаются неподвижными в продолжение этих трех дней? — с недоверием спросил Винцингероде.
— О да, барон, да, — сказал Кутузов.
Когда барон уехал, Кутузов велел позвать начальников колонн и сказал им, чтобы войска и тяжести двигались на рысях, чтобы отсталых сажали на подводы, чтобы всё сломанное бросали на дороге. — От быстроты движенья зависит спасенье или погибель армии. Понимаете меня? — Он[1885] беспрестанно посылал наблюдать за движением армии.
Наблюдение за движеньем войск было необходимо, так как беспорядок в этом движении от постоянно повторяемых, привозимых адъютантами приказаний, чтобы двигаться скорее, дошел до высшей степени. По неширокой, грязной дороге двигались в три ряда обозы, артиллерия, парки, перегоняя и давя друг друга. Штабные повозки, т. е. принадлежащие адъютантам и т. п., производили главный беспорядок, не слушаясь колонных начальников и объезжая ряды.
Со всех сторон по этой запруженной повозками дороге, из [за] стука колес и громыхания кузовов телег и лафетов, из-за отчаянного понукания вязнувших в грязи лошадей, слышались ругательства, перебранки солдат, деньщиков, даже офицеров. Там над сломанной [повозкой в] грязи, в низочке мрачно стояли, дожидаясь, деньщики, там на руках подхватила в гору орудия прислуга, там, выбравшись на ровное местечко, рысью громыхали повозки, там докторская жена, с плачем и криком защитить, выскакивала из одиночной полуколяски, полукибитки и со слезами бросалась к мимо проезжающему, растерянному адъютанту, очевидно убежденному в том, что помочь этому делу и остановить этой, сообщившейся всем одним от других торопливости — не было никакой возможности. К вечеру 3-го ноября проскакавшие казаки испугали двух генеральских деньщиков, вообразивших, что это неприятель. Деньщики со сна закричали: «Французы!» и страх сообщился всем, и даже пехота начала стрелять и трудно было остановить эту суматоху.
