Психотерапевтические истории. Хроники исцеления - [11]

Не знаю, буду ли я следовать вашим советам. Знаю только одно — сначала они меня будут угнетать и наказывать. А угнетать меня они будут потому, что все это происходит в моей жизни, только со мной. Вот почему меня так пугает отречение. Я так боюсь быть брошенной другими, потому что уже давно бросила сама себя. Поэтому, когда я одна, вокруг никого нет. Я так замаскирована своим опытом, а вы просите меня принять часть самой себя (мою нервозность) и с этого начать.

21 октября

Доктор Ялом

Сегодня лучше. Что было лучше? Я был лучше. Фактически сегодня я был в ударе. Почти так, словно я выступал перед аудиторией. Перед аудиторией, которая все это прочитает. Нет, полагаю, это не совсем верно — сейчас я делаю именно то, в чем обвиняю Джинни, а именно — отрицаю свои положительные стороны. Сегодня я был хорош для Джинни. Я старался изо всех сил и помог ей понять некоторые вещи, хотя и задаюсь сейчас вопросом — а не пытался ли я просто произвести на нее впечатление, заставить ее влюбиться в меня? Бог ты мой! Когда же я избавлюсь от этого? Нет, это так и продолжается. Надо держать ухо востро — третье ухо, третий глаз. За что же я хочу, чтобы она меня полюбила? Секс тут ни при чем. Джинни меня не возбуждает. Ну, может, не совсем так — немного есть, но не это имеет значение. Может, дело в том, что я хочу, чтобы Джинни знала меня как человека, который возделал ее талант? Есть немного. В один момент я поймал себя на надежде, что она заметит — некоторые книги в моих книжных шкафах не относятся к психотерапии: пьесы О'Нила, Достоевский. Господи Иисусе, ну и крест я взвалил на себя! Смех, да и только. Пытаюсь помочь Джинни выжить, а сам перегружен собственным мелким тщеславием.

Думай о Джинни — какой она была сегодня? Довольно неряшливой. Волосы непричесаны. Ни одного гладкого локона. Потертые джинсы. Рубашка в пятнах. Начала с того, что стала рассказывать о том, какую отвратительную ночь она провела на прошлой неделе, когда не смогла достичь оргазма, а потом не спала всю ночь, боясь, что Карл ее бросит. Затем она вдруг вернулась к своему образу маленькой девочки — когда она училась в средней школе, то не смыкала глаз всю ночь, слушая одну и ту же птицу, поющую в три часа утра. Вдруг и я оказался там вместе с Джинни, в том туманном, закрытом облаками, мистическом, магическом мире. Насколько ж это все заманчиво, как мне хочется немного побродить в этом приятном тумане, но… противопоказано. С моей стороны, это было бы слишком эгоистично. Так что я стал решать проблему. Мы вернулись обратно к сексуальному акту с ее бойфрен-дом и поговорили о некоторых очевидных факторах, которые не дают ей достичь оргазма. Например, есть определенные вещи, которые мог бы проделывать Карл, чтобы помочь ей достичь оргазма, но она не может попросить его об этом, и тут мы перешли к ее неспособности просить. Все это было настолько очевидно, что я был почти уверен — Джинни проделывает это намеренно, чтобы позволить мне продемонстрировать, каким проницательным и полезным я могу быть.

Также и со следующей проблемой. Она рассказала, как встретила на улице двух друзей и выставила себя, как обычно, дурой. Анализируя этот случай, мы затронули некоторые моменты, которых Джинни, возможно, и не ожидала. Случайно встретившись с ними на улице, она вела себя с ними, говорит она, так, что, расставаясь, они сказали: «Бедная, милая Джинни». Поэтому я и спросил: «Что же вы можете сказать им такое, что заставит их считать вас общительной?» Фактически я указал ей на то, что есть определенные конструктивные вещи, которые она могла бы и упомянуть. Она пробует себя на роль в актерской труппе, занимается литературным творчеством, у нее есть друг, она проводит интересное лето на природе, но никогда не может сказать ничего положительного о себе, что вызвало бы реакцию, отличную от «бедная, милая Джинни». И где же сильная ее часть, которая хочет иной реакции?

То же самое она проделывает в ходе сеанса и со мной, сказал я ей. Например, она никогда не рассказывала мне о том, что довольно хорошо играет в профессиональной актерской труппе. Ее скромное поведение, в том числе и в группе, — довольно обширная тема. Я немного шокировал ее, сказав, что она намеренно выглядит неряшливой. И что мне хотелось бы однажды увидеть ее хорошенькой, хоть как-то причесанной. Я постарался дерефлектировать ее самоублажающий внутренний взгляд, предположив, что, может, ее суть не в огромной внутренней пустоте, а скорее вне ее, может, даже с другими людьми. Я также указал ей на то, что, хотя ей и необходимо заглядывать внутрь себя ради писательского ремесла, чистая интроспекция без сочинительства или другой формы творчества часто оказывается пустым занятием. Она действительно сказала, что последнюю неделю пишет гораздо больше. Это меня очень радует. Может, она просто делает мне подарок, сообщая то, что будет держать меня в состоянии предвкушения позитивных перемен.

Я попытался обсудить с ней ее понимание моих ожиданий в отношении нее, так как для меня это действительно «белое пятно». Думаю, я многого ожидаю от Джинни. Неужели я действительно эксплуатирую ее писательский талант, чтобы она что-то создала для меня? Насколько моя просьба к ней описывать наши сеансы вместо оплаты является чистым альтруизмом? Насколько корыстной? Я намерен постоянно подталкивать ее к разговору о том, что она думает о моих ожиданиях. Я должен держать это в центре внимания — «подавление эмоций» от Господа Всемогущего, — чем больше я придерживаюсь этой позиции, тем меньше даю Джинни. Что мне нельзя делать, так это пытаться заполнить ее чувство внутренней пустоты моими собственными ожиданиями Пигмалиона. Какое же она прелестное, милое создание, эта Джинни. Хотя и дилемма для доктора. Чем больше она мне нравится, тем труднее будет для нее измениться. А для того, чтобы это произошло, я должен показать ей, что она мне нравится. И одновременно дать понять — я хочу, чтобы она изменилась.