Психомех - [19]

Гаррисон повиновался. Раздались два разных свиста, тихие, но тем не менее, настойчивые.

— Сейчас я поставлю мое кресло перед тобой, — сказал ему Шредер. — Не двигайся. Пусть твои запястья висят свободно, большие пальцы смотрят вперед.

Захваченный внезапным возбуждением, Гаррисон с надеждой ждал, тональность свистов изменилась и почти сразу вернулась к нормальной. Гаррисон был разочарован.

— Ничего, — сказал он. — А предполагалось, что я “увижу” вас или что-то в этом роде?

— Нет, нет, конечно нет. Предполагается, ты просто должен знать, что что-то находится перед тобой.

— Бесполезно! — оборвал его Гаррисон. Это утро истрепало его нервы: капрал слишком многого ждал от него.

— Терпение, Ричард. Теперь включи очки. Для этого надо нажать кнопку еще раз.

На этот раз послышалось потрескивание, похожее на щелканье счетчика Гейгера. Немецкий специалист встал прямо перед Гаррисоном, и щелканье заметно ускорилось. Он отошел назад, и щелканье затихло. Шредер объяснял его действия.

— Я мог бы получить больше информации — расстояние, место расположения, мужчина — женщина, дружественный — недружественный, если бы он просто поговорил со мной, — предположил Гаррисон.

— Но тогда ты бы зависел от него. Шумы прибора сильно разражали Гаррисона. Ему представлялись тусклые лампочки, вспыхивавшие во внутренностях какой-то непостижимо сложной машины.

— Все это только портит дело! — огрызнулся он. Он сорвал повязки с запястий и бросил их на пол, стащил наушники с головы и отшвырнул их от себя. — Какого черта может принести мне вся эта щелкающая и свистящая дребедень?

— Ричард, — голос Шредера пытался успокоить его, — ты...

— Дерьмо! — орал Гаррисон. — Меня тошнит от этой чертовой игры. Я думал, что вы другой, Томас, и что я для вас больше, чем диковинный уродец. Но, господи, — это? Верните мне мою палку и ту жизнь, к которой я уже привык! — он развернулся, врезался в пластмассовый садовый стол, далеко отшвырнул его, поднялся и побежал к центральному зданию. Побежал безошибочно к центральному зданию и на полпути влетел прямо в объятия Вилли Кениха.

Он знал запах лосьона после бритья, которым пользовался этот немец, знал силу рук, что держали его.

— С дороги, Вилли, — прорычал он. — Я сыт этим дерьмом по горло!

— Успокойтесь! — проворчал Кених. — Послушайте...

Позади Гаррисона Шредер делал разнос специалисту. Разнос, какого свет не видел. И все это — на особенно ядовитом немецком языке. Затем послышался звук вытряхиваемых инструментов — всего, что было в саквояже, — и, наконец, хриплые, но такие же гортанные протесты самого специалиста.

— Это стоит тысячу марок, — жаловался он. — Стоит ты...

— Вон! — в конце концов заревел Шредер с такой силой, которую Гаррисон не мог и предположить в его голосе. Специалист собрал свои вещи и удалился.

Несколько мгновений спустя Шредер приблизился к Гаррисону и Кениху. В его голосе слышалась боль, дышал он неровно. Дрожащей рукой он взял Гаррисона за локоть.

— Это была ошибка, Ричард. Моя ошибка. Я хотел слишком много и слишком быстро. А этот идиот, он как пришелец, как инопланетянин, механический, неласковый, его ум понимает только одно — деньги, да и день сегодня был слишком перегружен. Даже зрячий человек нашел бы его.., слишком... — он закашлялся, и Кених немедленно подошел к нему. — Слишком перегруженным.

Гаррисон чувствовал себя по-идиотски. Маленький, избалованный ребенок.

— Вилли, кресло... — крикнул Гаррисон, поддерживая Шредера. — И Кених бросился за ним.

— Я всегда пытаюсь сделать слишком много, — произнес Шредер. — И всегда слишком быстро. Это ошибка — можно сгореть. Все, что у меня есть, чего это стоит? А ты — я чувствую — незаурядный человек! — Он схватил Гаррисона за руку, и капрал почувствовал силу, прилившую к пальцам Шредера, как если бы он выкачивал ее из тела слепого.

— Чего вы от меня хотите, Томас? — спросил он.

— Я только хочу отдать, заплатить мой долг.

— Нет, вы хотите еще чего-то, я знаю это.

— Ладно. Ты прав. Но завтра будет достаточно времени для объяснений. А сейчас, все, чего я хочу, — это терпения с твоей стороны. Потом ты поймешь, а затем тебе придется потерпеть еще немного.

— Очень хорошо, я буду терпеливым, — вздохнул Гаррисон.

— Шесть месяцев, может быть, чуть дольше.

— Что, — нахмурился Гаррисон, — что произойдет через шесть месяцев?

— Уйдет один старик, — сказал Шредер. — Отживший свое старик с разодранными кишками.

— Вы? Вы будете жить вечно, — Гаррисон попытался рассмеяться.

— Да? Вилли говорит то же самое. Но скажи траве, что она не должна гнуться под ветром или высыхать при засухе, скажешь?

— Что это? — воскликнул Гаррисон. — Вы не хотите моей жалости, но вы не трава, которую так легко пригнуть.

— Но я чувствую, ветер уже дует, Ричард.

— Вы будете жить вечно! — закричал Гаррисон, снова сердясь.

Шредер сжал его руку еще сильнее, почти впиваясь в нее ногтями.

— Это, возможно, — сказал он, — да, может быть, я и буду, с твоей помощью, Ричард Гаррисон, с твоей помощью.

То, что осталось на вечер и остаток ночи, было странно пустым. Кених помог Гаррисону переодеться в серую рубашку и новый светло-синий костюм на ярко-красной подкладке с открытым воротом. Из нагрудного кармана торчал носовой платок. На ногах у него были синие замшевые туфли, которые, несомненно, уже вышли из моды. Гаррисон чувствовал себя лучше, чем когда-либо за последние несколько лет, и в то же время ощущал какую-то пустоту.