Психология зла. Почему человек выбирает темную сторону - [56]

Затем участникам дали доску, к которой крепились 48 квадратных деревянных брусков. Людей просили повернуть каждый брусок по часовой стрелке на четверть круга, затем еще на четверть — и так в течение получаса. Пока они это делали, за ними наблюдал человек с блокнотом. Это были намеренно скучные задания. Очень, очень скучные.

Хотя добровольцы думали, что оценивалось выполнение этих заданий, в действительности ученых интересовало то, что происходило дальше. После выполнения двух скучных заданий мужчин вернули в зал ожидания. Им сказали, что человек, сидящий рядом, — следующий испытуемый. Треть участников просто сидели рядом, и больше им ничего не предлагалось. Оставшихся людей исследователи спросили, солгут ли они новичку. Им даже были готовы заплатить за ложь. Половине сказали, что им дадут 1 доллар за вранье, а другим просто пообещали 20 долларов (по меркам 1950-х годов это большая сумма). Когда они соглашались, исследователь давал им бумагу и просил, чтобы они оценили задания по следующим пунктам: «Это было приятно», «Мне было очень весело», «Я наслаждался», «Очень интересно», «Интригующе», «Это было увлекательно».

В действительности ученые хотели понять, какое влияние имеет ложь и компенсация за нее на оценку заданий участниками. Им было любопытно: не убедят ли себя люди, что действительно наслаждались скучным заданием, лишь тем, что они сообщили кому-то, будто им было весело. И как на это повлияет оплата?

Кто, как вы думаете, оценил эксперимент как самый увлекательный? Контрольная группа, которую не просили лгать, назвала задание скучным, ее участники сказали, что не хотят проходить эксперимент снова. Участники, которым заплатили 20 долларов, также оценили задание отрицательно. Однако те, кому заплатили по доллару, назвали задание более приятным, чем участники остальных двух групп, и сообщили, что готовы поучаствовать в похожих экспериментах в будущем.

Что случилось? Оплата в 1 доллар, возможно, не рассматривалась участниками как достаточный повод солгать. Соответственно, они испытывали когнитивный диссонанс. «Зачем я сказал, что мне понравилось, если это не так? Неужели из-за несчастного доллара?» Поскольку люди не могли вернуться и изменить свои действия, отменить участие в эксперименте, у них оставалась возможность поменять убеждения: должно быть, им действительно понравилось. В случае с 20 долларами это было необязательно, поскольку они могли объяснить свое поведение получением крупного и при этом необременительного финансового поощрения. Это был первый из многих экспериментов, показавший, что мы часто подстраиваем свои убеждения под поведение и деньги могут сыграть тут решающую роль.

В 1962 году Фестингер сформулировал свои идеи точнее[228]. Он заявил, что, хотя мы сами верим, что обычно наши действия, убеждения и отношения совпадают, порой у нас возникает разлад. Это расхождение он назвал «диссонанс», а совпадение — «консонанс». Он обобщил теорию когнитивного диссонанса в следующих пунктах:

1. Возникновение диссонанса, порождающего психологический дискомфорт, будет мотивировать индивида к попытке уменьшить степень диссонанса и по возможности достичь консонанса.

2. В случае возникновения диссонанса, помимо стремления к его уменьшению, индивид будет активно избегать ситуаций и информации, которые способны повысить уровень диссонанса.

Далее он объясняет, что так же, как голод мотивирует нас искать пищу, чтобы притупить это чувство, когнитивный диссонанс мотивирует нас искать ситуации, которые снизят уровень диссонанса. Что касается мясоедения, мы можем сделать это двумя способами: перестать есть мясо или придумать причины, почему есть мясо нравственно.

В дополнение к нашим попыткам оправдать мясоедение корпорации удваивают усилия, чтобы нам было легче это сделать. Они хотят, чтобы мы не слишком-то задумывались и просто платили денежки. Согласно исследованиям социолога Лиз Грауэрхольц, посвященным изображениям животных в популярной культуре, один из способов представить мясоедение как приемлемую активность — это разомкнуть связь между пищей и животным[229]. Грауэрхольц утверждает, что мы делаем это, «трансформируя животных, которых мы любим, в мясо, которое поедается, так что понятия “животные” и “мясо” начинают казаться отдельными и не связанными». Мы говорим «телятина», а не «убитый теленок», «ветчина», а не «свинья», «дичь», а не «убитое дикое животное». Мы укладываем мертвых животных в красивые упаковки — физически, вербально и концептуально дистанцируясь от происхождения пищи.

Изучая коммерческое изображение мяса, Лиз Грауэрхольц обнаружила две распространенные тенденции. Первая — показывать мясо стерильным, обернутым в пластик, разрезанным на кусочки — так, чтобы трудно было понять, что оно вообще являлось частью животного. Второй — применять «умилительность»: животных изображают милее, чем они есть. Более чем где-либо, эта стратегия используется в Азии, например в Японии. В рекламе применяется концепция, которую Конрад Лоренц называл Kindchenschema (концепция «детскости»), включающая образы с большими глазами, изящными, округлыми чертами, как будто бы из детских книжек. Это призвано создать впечатление, что мясо дают счастливые воображаемые звери. Оба приема служат отвлечению от реальной жестокости по отношению к животным.