Психология женского насилия. Преступление против тела - [25]

Власть и контроль, которыми Лаура обладала в отношении детей, были частью удовольствия, получаемого ею от извращенных действий. Присутствующий в этом элемент обмана, заключавшегося в том, чтобы «обхитрить» и самих детей, и их родителей, чтобы получить согласие на выезд в кемпинг, явился важным аспектом насилия и показывал, что Лаура все в достаточной степени осознавала и умышленно принимала участие в преступной деятельности, а также рассматривала детей как объекты, манипулирование которыми могло доставить удовольствие взрослым.

Описание Лаурой своего брака показало сильные элементы садомазохистических взаимоотношений, в которых мотивы власти, контроля, подчинения и унижения были центральными. Временами, когда в эти отношения включались дети, Лаура и ее муж объединяли силы, становясь агрессорами-союзниками. В рамках этого партнерства Лаура взяла на себя соблазняющую и защищающую роль, поощряя детей уйти вместе с их парой, убеждая самих детей и их родителей, что ее роль в качестве матери обеспечит детям безопасность. Ее ярко выраженный образ матери, полнота, простая внешность и зрелый возраст служили видимыми доказательствами того, что любая ее деятельность в отношении детей будет невинной. Таким образом, она ввела в заблуждение несколько человек и способствовала совершению насилия в отношении двух маленьких детей. Социальный работник, закрепленный за семьей, выразил серьезную обеспокоенность тем, что дочь Лауры Элизабет могла также подвергаться злоупотреблениям со стороны родителей в ходе их сексуальной деятельности. Она демонстрировала сексуально окрашенное поведение в школе и страдала от головных болей, болей в животе, молочницы инфекционного происхождения и непроизвольного мочеиспускания во время сна.

Лаура продолжала обманывать себя относительно масштабов своей собственной роли преступницы, разыгрывая из себя именно жертву, а не агрессора, и проецируя свои сексуальные перверсии и желания на мужа, представляя его как извращенного и ненасытного в своем сексуальном влечении. Живые пародии Лауры на ее мужа, а также представление о том, что она «становится им» в моменты таких имитаций, свидетельствовали о силе проективной идентификации с ним. Оживленность Лауры во время пародирования резко контрастировала с ее обычной апатией и самоуничижением, что отчасти отражало такую функцию перверсии, как защита от поглощавших ее чувств бессмысленности, опустошенности и подавленности.

Я сочла ее представляющей опасность для детей, находящихся на ее попечении, и ощущала, что ей необходимо пройти терапию, направленную на осознание ее противоправного поведения сексуального характера. Она двойственно отнеслась к идее такой терапии: несмотря на то, что сама попросила о помощи, теперь, после ее начала, она заявила, что неспособна пережить необходимость постоянно посещать амбулаторную клинику. Терапия однозначно воспринималась Лаурой как дестабилизирующая ее состояние, которая к тому же подавляет ее, провоцируя нежелание или неспособность присутствовать на назначенных встречах. Таким образом, вовлечь ее в прохождение терапии было невозможно, и мы решили прекратить наши встречи.

Хотя ее дочь Элизабет сделала заявление о том, что ее отец сексуально злоупотреблял ею, ни уголовное, ни гражданское разбирательство против него возбуждено не было, а Лаура являлась единственным опекуном ребенка. Ее статус правонарушительницы, совершившей преступное деяние, суть которого изложена в Приложении 1 Закона о детях и молодежи Великобритании, никак не повлиял на решение, вынесенное семейным судом. Для профессионалов оказалось сложным, если не невозможным, допустить мысль о том, что Лаура, независимо от своего жестокого и склонного к сексуальному насилию партнера, могла сама представлять собой опасность сексуального, эмоционального или физического насилия по отношению к детям. Она рассматривалась как пассивная жертва принуждающего партнера, которая сама не была сексуально заинтересованной стороной.

Обсуждение

Перверсия как защита от депрессии

У женщин, совершающих противоправные деяния сексуального характера, могут быть выявлены различные психологические механизмы защиты, включающие идентификацию с агрессором, т. е. насильником, совершившим надругательство над ними; идентификацию с ребенком-жертвой через выбор жертвы того же возраста, в котором они сами когда-то подвергались насилию; идентификацию со своими не предоставившими им защиты матерями; отрицание и проекции, с помощью которых женщины-насильники могут приписывать личные мотивы или заинтересованность в сексуальных деяниях своим жертвам в лице детей и отметать при этом собственное сексуальное возбуждение и агрессию.

Они категорически отрицают любую ответственность за совершенные ими противоправные действия сексуального характера, поскольку воспринимают детей как заинтересованных в сексуальном взаимодействии, заведомо на него согласных и искушенных в этом отношении.

Другие бессознательные защиты включают в себя диссоциацию и проективную идентификацию, позволяющие женщинам-насильникам отделить те неприемлемые чувства и ощущения, что у них есть, например, сексуальное возбуждение и агрессию, приписать их детям, а затем идентифицироваться с этими, приписанными детям, но не позволяемыми самим себе, чувствами. То, что женщина-насильник воспринимает детей подобным образом, впоследствии может использоваться ею как для оправдания совершаемых злоупотреблений и насилия, так и для временного освобождения себя от таких непереносимых чувств. Для многих женщин, совершающих преступления сексуального характера, сексуальное насилие над детьми становится мощным средством решения собственной психической проблемы.