Психология религии - [26]

Но и много раньше, до возникновения этих мировых религий, человечество, перенесшее на богов организацию своего общества, выделяло из семьи богов одного главного: у египтян это были последовательно Гор, Пта, Амон, Ра и, наконец, объединивший двух последних единый Амон-Ра; у ассирийцев — Ашшур; у мексиканцев — Кетцалькоатль; у греков — Зевс; у римлян — соответственно ему Юпитер; у японцев — Аматерис; у славян — Перун.

Процесс этого выделения был не так уж прост и схематичен. «Права» Зевса, например, не распространялись на владения Посейдона. Ведь и в Греции того времени не было единой монархии. Недаром Гомер в «Илиаде» вкладывал в уста Посейдона такие слова удельного князя:

…Три нас родилося брата от древнего Крона и Реи:

Он — громодержец и я, и Аид, преисподних владыка;

Натрое все делено, и досталося каждому царство:

Жребии бросившим нам, в обладание вечное пало

Мне волношумное море, Аиду подземные мраки,

Зевсу досталось меж туч и эфира пространное небо;

Общею всем остается земля и Олимп многохолмный.

Нет, не хожу по уставам я Зевсовым; как он ни мощен,

С миром пусть остается на собственном третьем уделе;

Силою рук он меня, как ничтожного, пусть не стращает!

Как сказал Ф. Энгельс, «единый бог никогда не был бы осуществлен без единого царя. Единство бога есть только копия единого восточного деспота».

«Вследствие олицетворения сил природы возникли первые боги, которые в ходе дальнейшего развития религии принимали все более и более облик внемировых сил, пока в результате процесса абстрагирования — я чуть было не сказал: процесса дестилляции, — совершенно естественного в ходе умственного развития, в головах людей не возникло, наконец, из многих более или менее ограниченных и ограничивающих друг друга богов представление о едином, исключительном боге монотеистических религий», — писал он в другом месте.

Но христианство так и не стало последовательным монотеизмом. Единобожие христианства колебалось догмами о трех ипостасях единого бога: бога-отца, бога-сына и бога — духа святого. Народ фактически не признавал монотеизма, молясь каждому святому отдельно и лично ему, а не как представителю единого бога.

Русский солдат, молившийся о даровании победы Георгию Победоносцу, а об исцелении — святому Пантелеймону и о сохранении дома скотины — ее покровителям Фролу и Лавру, не только не желал утруждать этими частными вопросами «самого бога», но и был убежден в больших возможностях каждого из них оказать ему соответствующую его просьбам «специализированную помощь». Эта психология верующего русского солдата еще времен русско-японской или первой мировой войны ничем по существу не отличалась от психологии греческого воина, молившегося Марсу или Эскулапу, или пастуха — Пану.

Но уже не в психологии народа, а в догматах христианской религии монотеизм снимается признанием богоравной богородицы и признанием дьявола. Отказ же от дьявола лишил бы христианскую религию идеи борьбы добра и зла, т. е. лишил бы ее морального содержания, за которое религия всегда крепко держится.

Без истории нет теории.

Нужно ли знать религиозную психологию в ее прошлом и помогает ли понимание психологических корней религии пониманию психологии современных верующих?

— Безусловно нужно и помогает, — отвечу я кратко, если нужен краткий ответ.

— А как же иначе, ведь еще Кузьма Прутков поучал: зри в корень! — мог бы ответить я шутливо.

И действительно, только понимание психологических корней — и даже более того — психофизиологических механизмов отдельных явлений религиозной психологии у людей прошлого может объяснить многие и гомологичные и аналогичные явления настоящего.

Обычно говорят о необходимости различия логического и исторического подхода к любому, в том числе и к религиозному, явлению. Но исторический подход — это изучение явления в его становлении и развитии. А это ведь одно из основных требований диалектической логики.

О чем я говорил в этой главе?

Я говорил о предыстории и возникновении религиозного сознания и его психофизиологических механизмах. Но эти механизмы не исчезли из головы современного человека. И ему свойствен «отлет фантазии от жизни», и он иногда стоит «на краю бездонной пропасти», испытывает неуверенность и страх. Все это как в силу исторической гомологии, так и в силу аналогии формирует у него религиозную психологию, толкает его в направлении религиозной идеологии.

Я говорил о тотемах, чурингах, фетишах и табу, об олицетворении и магии, об анимизме и пантеизме, о политеизме и монотеизме как об общественно-психологических явлениях. Но все эти явления не исчезли, а только переформировались, приняли несколько иной вид, и в психологии современного верующего. И, не разобрав их в историческом плане, трудно понять ряд религиозных пережитков, о которых речь пойдет в главе пятой.

Я говорил об изменении религиозных представлений и об изменении взглядов на религию. Не случайно говорят, что без истории нет теории.

И наконец, не скрою, я хотел, чтобы современный верующий задумался над единством своей веры с любой другой, со времени первобытного человека, над общностью психологии различных священнослужителей, при всем различии существующих и существовавших религий. Поэтому я и говорил о четырех минимумах, о которых более подробно речь пойдет в следующей главе.