Психология религии - [10]

Во-вторых, называть взгляды Тэйлора и Гюйо ошибочными, как сделали авторы обеих записок, — это значит не понимать диалектики развития науки. Их взгляды во многом (но не во всем!) устарели и требуют дополнения и уточнения. Но полностью отбрасывать их неверно: ведь и Энгельс, например, высказывая очень глубокие мысли о происхождении идеи души, был близок к тому, что писал Тэйлор. Хотя, понятно, ни Тэйлор, ни Гюйо не были марксистами и не понимали ни диалектики соотношения бытия и сознания, ни диалектики развития сознания, ни, наконец, диалектики соотношения всех корней религии.

У таксы проявлялся так называемый ориентировочный рефлекс, а не религиозный инстинкт, о котором писал Гюйо. Простейшее религиозное мышление первобытного человека — это, конечно, не философское мышление, о котором писал Тэйлор, а вообще только зачатки мышления.

Как мне удалось выяснить после лекции, человек, пославший мне первую записку, начал относительно недавно специализироваться по истории религии. Он учился в период широко распространенной недооценки психологии и ошибочного отождествления социальной психологии с заблуждениями буржуазных ученых. Думаю, что наш последующий разговор заставил моего юного собеседника пересмотреть многие взгляды, в которых был большой элемент догматизма.

Вторую записку мне послал молодой врач с широким кругом интересов, но явно биологизирующий человека и с этих неправильных позиций искаженно понимающий учение Павлова о высшей нервной деятельности.

И биологизирование и вульгарное социологизирование огромного и очень сложного комплекса вопросов, относящихся к религиозной психологии, одинаково вредно.

Религия и страх.

Эскимосский шаман Ауа правильно говорил:

— Мы не верим, мы боимся… мы страшимся духа земли, который вызывает непогоду и заставляет нас с боем вырывать пищу у моря и земли… мы боимся нужды и голода в холодных жилищах из снега… мы боимся болезни, которую мы постоянно встречаем вокруг себя.

Ауа очень правильно подметил, и недаром эти его слова приводит в своей книге «Сверхъестественное в первобытном мышлении» французский философ-психолог и этнолог Люсьен Леви-Брюль (1857–1939), справедливо придававший большое значение эмоциональности первобытного человека.

А вот как оценивал роль эмоций в возникновении религиозных представлений другой крупный ученый.

— Религия основана, на мой взгляд, прежде всего и главным образом на страхе. Частью это ужас перед неведомым, а частью, как я уже сказал, желание чувствовать, что у тебя есть своего рода старший брат, который постоит за тебя во всех бедах и злоключениях. Страх — вот что лежит в основе всего этого явления, страх перед таинственным, страх перед неудачей, страх перед смертью. А так как страх является прародителем жестокости, то не удивительно, что жестокость и религия шагали рука об руку. Потому что основа у них обеих одна и та же — страх. В этом мире мы начинаем ныне понемногу постигать вещи и понемногу подчинять их с помощью науки, которая шаг за шагом прокладывает себе дорогу, преодолевая вражду христианской религии, вражду церквей и сопротивление всех обветшалых канонов. Лишь наука может помочь нам преодолеть тот малодушный страх, во власти которого человечество пребывало в продолжение жизни столь многих поколений. Наука может научить нас — и этому, я думаю, нас могут научить наши собственные сердца — перестать озираться вокруг в поисках воображаемых защитников, перестать придумывать себе союзников на небе, а лучше положиться на собственные усилия здесь, на земле, чтобы сделать этот мир местом, пригодным для жизни, а не таким местом, каким его делали церкви на протяжении всех этих столетий, — так говорил виднейший современный английский философ-гуманист Бертран Рассел в своей лекции «Почему я не христианин».

Демокрит, Критий, Эпикур, Лукреций Кар, Стаций в древние времена, затем Гоббс, Гольбах, Де Бросс, Юм, Гельвеций, Спиноза, а в России Аничков, Десницкий, Герцен, Писарев — все они считали, что страх и чувство бессилия человека перед устрашающими силами природы играли большую роль в происхождении религии. Маркс, Энгельс и Ленин также стояли на этой точке зрения.

Слова римского поэта Стация, жившего в I веке н. э., «страх создал богов» привел В.И. Ленин в статье «Об отношении рабочей партии к религии», показав, что страх — это результат бессилия человека в борьбе с угнетающими его силами природы и общества.

«Страх перед слепой силой капитала, которая слепа, ибо не может быть предусмотрена массами народа, которая на каждом шагу жизни пролетария и мелкого хозяйчика грозит принести ему и приносит „внезапное“, „неожиданное“, „случайное“ разорение, гибель, превращение в нищего, в паупера, в проститутку, голодную смерть — вот тот корень современной религии, который прежде всего и больше всего должен иметь в виду материалист», — писал Ленин, показывая значение страха не только как одного из корней религии первобытного человека, но и религии человека капиталистического общества.

Страх ли создал богов?

— Конечно, тезис Стация «страх создал богов» сейчас считается общепринятым в нашей атеистической литературе, если страх понимать как результат бессилия. Но как его примирить с современными взглядами на жизнерадостность и беспечность первобытных племен? — спросил как-то меня молодой этнограф. — Конечно, психику неандертальца мы, по крайней мере сейчас, изучать не можем. Но Фольц исследовал племя кубу. Изучение недавно обнаруженного племени биндибу — самого примитивного из известных аборигенов Австралии — показало, что это очень жизнерадостные люди, «которые лишены чувства страха». По удачному выражению шведского этнографа, долго жившего среди папуасов, они проявляют «бесстрашие ребенка, не сознающего опасности». Есть все основания считать, что традиционный взгляд на «забитого» и «несчастного» первобытного человека не соответствует действительности. Скорее это были тоже жизнерадостные и детски-беспечные люди.