Психология любви - [124]

А Брюсов? Ну кому же не известны аккорды любви Брюсова!

Сегодня, сегодня одни и вдвоем.

Притворно стыдливо прикроются глазки,

И я развяжу голубые подвязки

И мы, несмущенные, руки сплетем.

Сладострастие — лейтмотив его любовной лирики. И все те разноцветные узоры отчаяния, ненависти, садизма, пустоты, лжи и тоски, которыми так богато творчество Брюсова, — все это идет и вырастает отсюда и возвращается сюда же.

Выражениями, подобными: “мы женщины — мы ведьмовский напиток”, “опухшее женское тело”, “женское тело — труп”, “женщина — зверь”, “сплетение и расплетение рук” и “звуки поцелуев”, “простыня и пуля, сало и кровавая бледность губ”, “объятия”, “груди” и т. д. — пестрит вся лирика Брюсова.

А Северянин? Для него весь мир сплошной будуар или кабинет ресторана, все существует лишь постольку, поскольку оно облегчает и услаждает физиологию. Все эти “женоклубы”, “Нелли”, “пудра и молитвенник”, “комфортабельная карета”, “шампанское в лилии”, “устрицы и рокфор”, “плетень и сад”, “подвязки и калоши” и т. д. и т. д., — все это обычная обстановка художественной лаборатории Северянина, — все это лишь “атрибуты одной субстанции” — ресторанной любви. Разница Северянина и Брюсова здесь та, что Брюсов — поэт “неспокойной физиологии”, а Северянин воспевает комфортабельную физиологию, обставленную удобно, не имеющую надрывов, отчаяния, стонов и спазм. Даже само сладострастие его “комфортабельно”. А сладострастие лирики Брюсова не раз переходит в садизм, в извращение, в истязание.

Раскройте “Четки” Ахматовой, и тут исключительно та же “кушеточная” любовь. Не раз здесь читаете вместо любви фигуральные описания ее: “он тронул мои колени”, “коснулся платья”, “кошачьи глаза”, “устрицы” и “спальня”, “поцелуи”, “любовник”, “смятая и несмятая постель” и т. д., — одним словом, мопассановско-земная любовь и только. Мадонны и Беатриче — не видно в ее творчестве…

У всех указанных, как и у бесчисленного множества других поэтов, любовь донельзя однообразна, шаблонна и проста. Исход и заветная цель — физиологический “миг блаженства”; все остальное лишь цветы, вырастающие на этой почве: поцелуи, взгляды, объятия, ревность, разлюбление и влюбление, иногда громкое и фальшивое: “Мы счастливы будем!”, “Мы будем безумны!” или “Хочу быть гордым!”, иногда отчаянное: “Дитя! прости обманы поцелуя! Я лгу, моля, твердя «люблю» я лгу”…

Но — пройдет минута и опять те же “подвязки”, объятия и т. д. Одним словом, основная формула любви проста и примитивна» (с. 257–259).

Очевидно, не случайно появилось выражение «заняться любовью», т. е. сексом.

Однако, как пишет О. Ф. Кернберг, еще для латинян и греков секс и любовь были разными понятиями. Причем латиняне крайне редко говорили о sexus. Секс их не интересовал; их волновала amor. То же самое и у греков — каждому известно греческое слово «эрос», но практически никто ни разу в жизни не слышал слова, которым они обозначали бы секс.

И в настоящее время мужчина называет секс сексом. Когда мужчина говорит «секс», он имеет в виду чисто физический акт, что вовсе не означает отсутствия любви к той женщине, с которой он вместе. Выражение «заняться любовью» вызывает у многих мужчин ощущение, что он обманывает женщину, поскольку иногда ему хочется только чистого секса.

Женщина же на слово «секс» реагирует отрицательно, поскольку, по ее определению, она «занимается любовью». Это означает: она хочет чувствовать себя любимой и хочет, чтобы у нее возникло чувство любви, прежде чем начнется собственно секс. Для большинства женщин акт секса, лишенный любви, неприемлем, потому что женское сознание не может смириться с определением любви как секса.

По данным исследования, проведенного в университетском госпитале Гамбурга-Эппендорфа, чем дольше супружеские отношения, тем больше женщины хотят не секса, а просто нежности и ласки.

В работе Н. П. Ильченко с соавторами изучались мотивы вступления в половую жизнь юношей и девушек. Результаты опроса выявили значительные различия в мотивах тех и других. У девушек основным мотивом является любовь, у юношей — сильное сексуальное влечение. Как юноши, так и девушки недооценивают друг у друга значимость мотива «любовь».

Как много тех, с кем можно лечь в постель,

Как мало тех, с кем хочется проснуться…

И утром, расставаясь, улыбнуться,

И помахать рукой, и оглянуться,

И целый день, волнуясь, ждать вестей.

Как много тех, с кем можно просто жить,

Пить утром кофе, говорить и спорить…

С кем можно ездить отдыхать на море,

И, как положено — и в радости, и в горе

Быть рядом… Но при этом не любить…

Как мало тех, с кем хочется мечтать!

Смотреть, как облака роятся в небе,

Писать слова любви на первом снеге,

И думать лишь об этом человеке…

И счастья большего не знать и не желать.

Как мало тех, с кем можно помолчать,

Кто понимает с полуслова, с полувзгляда,

Кому не жалко год за годом отдавать,

И за кого ты сможешь, как награду,

Любую боль, любую казнь принять…

Вот так и вьется эта канитель —

Легко встречаются, без боли расстаются…

Все потому, что много тех,

С кем можно лечь в постель.

Все потому, что мало тех,

С кем хочется проснуться.

Фрида Барак