Психология и психопатология одиночества и групповой изоляции - [29]
А. Кимпбелл (147) наблюдал душевные расстройства у мужчины и женщины, появившиеся вскоре после развития слепоты вследствие катаракты. У больных отмечались бредовые идеи преследования с депрессивным состоянием. После операции, восстановившей зрение, симптомы душевного расстройства исчезли полностью.
Е. А. Попов считает, что причина обманов восприятия типа Шарля Бонна в возрастных изменениях мозга. Заболевание же периферического органа чувств имеет значение лишь в смысле создания в определенном участке коры головного мозга понижения тонуса, способствующего развитию галлюцинаций. Он склонен думать, что чрезвычайный упадок зрения (0,02—0,03), лишая зрительную кору нормального притока раздражающих стимулов, ведет к понижению в ней тонусов возбуждения и создает предпосылки для торможения, благоприятствующие возникновению мнимовосприятий.
В описаниях В. А. Гиляровского (52) можно найти случаи своеобразного протекания алкогольных галлюцинозов на фоне слепоты. Своеобразие состоит в том, что при полном отсутствии зрения у больного преобладают слуховые галлюцинации. Особенно интересно, что, кроме слуховых галлюцинаций, один из больных испытывал приступы особых состояний страха с ощущением, что к нему кто-то подходит, причем больной мог указать направление, откуда к нему приближается кто-то. Существенно, что это ощущение не сопровождалось слуховыми восприятиями, т. е. имеет место проецирование галлюцинаторных образов, но на основании каких-то иных, по всей вероятности тактильных, ощущений. В. А. Гиляровский еще в 1913 г. в работе «О влиянии слепоты на душевные расстройства», рассматривая такого рода обманы восприятия, трактовал их как галлюцинации «шестого чувства» слепых. Слепые, приближаясь к значительному препятствию, испытывают чувство, в какой-то степени замещающее зрение. В основе этого чувства приближения лежат, по-видимому, тактильные и температурные ощущения кожи лица. Слепой воспринимает давление отраженной от препятствия волны воздуха или температурные излучения от находящегося перед ним препятствия. Отчасти, может быть, изменения звука шагов при приближении к стене или к другому препятствию вызывают подсознательные ощущения. Указанные ощущения при развитии психоза проецируются в пространство и воспринимаются больными как угроза жизни.
Во всех рассмотренных случаях отчетливо прослеживается связь поражения органов зрения с появлением различных обманов восприятия, а также изменение характерологических черт личности при потере органов зрения. Еще более четко данная закономерность прослеживается при выпадении органов слуха.
В. П. Осипов считал развернутые бредовые психозы при поражении органов зрения значительно менее типичными, чем при поражении органов слуха. Обсуждая это, он писал: «Слуховой и зрительный анализаторы не являются равноценными, так как падение функции второго значительно реже приводит к развитию патологической реакции. Это становится понятным, если принять во внимание, что при поражении слуха и наличности аффекта подозрительности зрение часто вместо того, чтобы исправлять дефектные или отсутствующие слуховые впечатления, дает материалы для неправильной оценки поведения окружающих, которое посредством слуха оценивается в меньшей степени; зрением слуховые впечатления значительно дополняются, большинство лучше воспроизводит слуховые впечатления, лучше их воспринимает, если одновременно видит оратора или исполнителя музыкального произведения» (135, с. 464).
Как редкий случай параноида у ослепшего В. П. Осипов приводит пример развития бредового психоза у 53-летнего мужчины, постепенно в течение нескольких лет потерявшего зрение вследствие атрофии зрительного нерва при спинной сухотке. Спинная сухотка в атактическом периоде и со слепотой не только лишила больного трудоспособности, но привела его в беспомощное состояние. Жена больного поступила на службу, что улучшило их материальное положение, но ослепший вынужден был оставаться в квартире один. Вечерами больной был также предоставлен себе. Больной реагировал на создавшееся положение крайне тяжело, хотя понимал его неизбежность. Чувствовал себя глубоко несчастным и заброшенным, раздраженным против домашних. Подозрительное отношение к окружающим в дальнейшем переросло в идеи преследования и отравления его. Источником бредовых высказываний были возникшие вследствие спинной сухотки парестезии. Появился также странный вкус во рту, что он объяснил отравлением. Он слышал, как кто-то сказал: «как ты взяла этот порошок, ведь это бертолетова соль». Начал прятать хлеб, так как один из ломтей хлеба показался ему подозрительно влажным. К этим бредовым высказываниям в дальнейшем присоединился бред ревности, который, по-видимому, интерпретировал угасшую половую потенцию. С удовольствием поступил в психиатрическую клинику, где вначале у него продолжали развертываться бредовые идеи. Продолжал ревновать жену. Считал, что она хочет избавиться от него. Считал, что в клинике без его ведома вводили лекарства с целью выяснения его сознательности. Ощущал действие стрихнина, считал, что во время взвешивания в дежурной комнате ему впрыснули в шею морфин. В. П. Осипов считал эти переживания интерпретацией стреляющих болей. Нащупывал место иллюзорного укола. Видел красные, зеленые и лиловые круги, которые связывал с воображаемым приемом наркотиков. Считал, что была попытка вовлечь его в разврат. В клинике находился гомосексуалист женственного склада, которого якобы ему усиленно подсовывали и проделывали по отношению к нему «хулиганские выходки». Под влиянием лечения и возросших контактов в клинике, где начал пользоваться авторитетом среди больных, стал общительнее, начал вести просветительные беседы среди больных и санитаров. Оказался не только приятным, но и полезным для клиники человеком. Постепенно стихли бредовые идеи. Сохранившиеся вследствие спинной сухотки парестезии перестали быть источником бреда. В. П. Осипов справедливо связывал возникновение параноидов такого типа с беспомощностью и заброшенностью, а улучшение — с возобновлением контактов.
