Психология французского народа - [3]

Ранее арийцев, возделывающих землю,

Жили кочевники и губители -- туранцы.

Они шли, грабя все, пожирая время и пространство,

Не жалея о вчерашнем, не думая о будущем.

Они ценили лишь момент настоящего,

Которым можно наслаждаться, имея его под рукой.

Да, это мои предки, ибо, хотя я и живу во Франции,

Но я ни француз, ни латинянин, ни галл;

У меня тонкие кости, желтая кожа, медовые глаза,

Корпус всадника, и я презираю законы. Каково же будет разочарование искусного версификатора и ритора, певца туранцев, когда он узнает, на каком плохом счету находятся в настоящее время "савойяры, запоздавшие в своем переселении"13. Что бы ни думали об этом, но трудно согласить спокойствие и миролюбие савойяров, бретонцев и оверньятов с историческими документами, относящимися к свирепым монгольским племенам, их завоеваниям и грабежам. Впрочем завоевания, сами по себе, ничего не доказывают. Вскоре после Саламина, Греция вторглась в Азию и перешла Инд; Тирская колония чуть не привела Италию на край гибели; вандалы, неведомые дотоле миру, прошли победоносно всю Европу, угрожали Риму и Византии; арабы чуть не овладели Европой. Всевозможные расы, с самой разнообразной формой черепа, вели войны и одерживали победы. Ничто так не заурядно, как быть победителем или побежденным. Существенным затруднением для теории, считающей арийцев выходцами из северных стран, является необходимость объяснить происхождение арийской цивилизации. Несомненно, что она не могла возникнуть ни в Скандинавии, ни в Германии, ни в Сибири; естественно предположить, что ранние цивилизации развились в более теплых странах, более благосклонных к человеку, и мы знаем, что с севера всегда появлялись варвары. Чтобы обойти затруднение, приходится допустить, что цивилизация, которой воспользовались белокурые долихоцефалы северо-запада, была создана кельто-славянами, переселившимися из Азии. Но в таком случае почему такое презрение к кельто-славянам? С другой стороны, если бы они были туранцами и номадами, то как могли бы они достигнуть этой степени цивилизации? Таким образом мы возвращаемся к тому же вопросу: кем было положено начало цивилизации? Приписать ее возникновение диким гиперборейцам, орды которых позднее наводили ужас на римскую и греческую империю, было бы, мы повторяем, наименее правдоподобно. Вот в какое безвыходное положение ставят нас все эти доисторические истории. Что же касается чудовищной картины внутренней борьбы между Homo Europaeus и Homo Alpinus, подготовляемой формами черепа, борьбы, жертвой которой будет Франция, то это чистейшая фантазия антропологов. Впрочем Лапуж в конце концов должен был ответить на делаемые ему возражения, что умственное превосходство не составляет привилегии какой-нибудь одной расы и что всякая чистая раса могла бы выработать из себя высшую форму человечества. Но это значит придавать очень преувеличенное значение чистоте расы: чернокожая раса могла бы достигнуть высшей степени развития, но все погибло бы, если бы среди нее явилась примесь белой расы! Лапуж утверждает, что некоторые расы богаче евгеническими семьями14, в которых высшие качества передаются наследственно. Но этого-то именно и невозможно установить, так как необходимо было бы доказать, что долихоцефалы производят в действительности более евгенических семей, потому что они долихоцефалы; но каким образом устранить все другие влияния? Впрочем, если существуют восторженные поклонники длинных черепов, то находятся также свои сторонники и у широких. Славянин Анучин доказывает превосходство брахицефалов. Другие думают, вместе с Вирховым, что голова уширяется и должна с течением времени делаться все шире, чтобы дать место всему, что заставляет ее вмещать прогресс знаний; наибольшую массу мозга в наименьшем пространстве позволяет вместить именно шарообразная форма головы. Тем не менее, прибавляют они, объем мозга не может значительно увеличиться, не нарушая равновесия головы и гармонии ее отдельных частей: передние лопасти могут увеличиваться, но только до тех пор, пока вертикальная линия, проходящая через центр тяжести мозга, будет пересекать середину основания черепа или лишь немного отступать от нее вперед; при большем отдалении, глаза оказались бы слишком углубленными под нависшим черепом. Все антропологи, впрочем, единодушно признают, что в действительности долихоцефалия будет заменена всеобщей брахицефалией. Но неужели прогресс все время двигался вспять, от доисторических пещерных долихоцефалов до современного человечества, повинного в уширении своих черепов? По мнению Гальтона, смуглолицые увеличиваются в числе, потому что они обладают лучшим здоровьем, как это по-видимому доказывается статистическими данными, относящимися к войне между южными и северными штатами Америки. По мнению де Кандолля, увеличение пигмента предполагает более полную и энергичную деятельность организма. Белокурые, согласно этому взгляду, оказываются менее сильными физически, подобно бледным цветкам, а потому обязанными быть более интеллигентными; отсюда -- постепенный подбор в сторону умственного превосходства. Чего только не приходится совершать подбору! Согласно другим, кельто-славяне, потому оказываются преобладающими численно, что они вели более спокойную жизнь, в то время как северяне истребляли друг друга; но когда борьба будет перенесена на экономическую почву, они будут побеждены белокурыми. По мнению третьих, белокурые не будут в состоянии бороться даже и на этой почве, потому что театром борьбы являются преимущественно большие города, куда устремляются белокурые долихоцефалы, но где они скоро погибают. Нет возможности доверять всем этим противоречивым индукциям. Антропология еще слишком неустановившаяся наука, чтобы внушать к себе полное доверие. Как полагаться на психологические и социологические гипотезы, основанные на исторических гипотезах, которые, в свою очередь, построены на антропологических. Мы думаем, что по меньшей мере преждевременно обрекать одну половину человечества на истребление другой из-за вопроса о длине черепной коробки и притом с уверенностью в окончательной победе широких черепов. Лебон также антрополог; но он однако соглашается, что не форма головы и не черепной показатель дают нам возможность отличить "храброго раджпута от трусливого бенгалийца". Только изучение их чувств, говорит он, позволит нам измерить глубину, разделяющей их пропасти; можно было бы очень долго сравнивать черепа англичан и индусов и все-таки не понять, каким образом триста миллионов последних могут находиться под господством нескольких тысячей первых, но изучение умственных и нравственных свойств обоих народов немедленно же открывает нам одну из главных причин этого господства, показывая, до какой степени настойчивость и воля развиты у одних и слабы у других. Предоставим антропологам устранить, если они могут, все эти разногласия. Закон солидарности достовернее всей истории, а особенно наших сведений о доисторических временах. Что касается истинного средства восстановить социальное равновесие, то его надо искать не в создании замкнутой "касты" белокурых долихоцефалов, а в более внимательном отношении к бракам, физическому и нормальному здоровью будущих супругов, в гигиенических мерах, в более настойчивой и целесообразной борьбе с пороками, грозящими самому существованию расы, -- пьянством и развратом; наконец, в более широком распространении морализующих идей, как в германских, так и в кельто-славянских головах, среди англосаксов и среди оверньятов. Один из главных социологов воинствующей школы, Гумплович, все еще настаивая на "борьбе рас", в конце концов сходит с точки зрения чистых антропологов. В самом деле, он понимает под "расами" простые группы, состоящие из значительного числа всевозможных рас, медленно сливавшихся одна с другой. Раса, говорит он, -- это единица, создавшаяся в течение истории в процессе общественного развития и путем этого развития. Первоначальные факторы народов -- интеллектуального характера; это -- язык, религия, обычаи, право, цивилизация и т. д.; только "позднее" выступает на сцену физический фактор: "единство крови". Это -- цемент, заканчивающий и поддерживающий единство. Но зачем же, в таком случае, Гумплович называет историю борьбой рас? Он отнимает у этого слова его обычное и в то же время научное значение; психология народов уже теряет тогда тот дарвинистский характер, который он стремится придать ей. В общем, теория краниологических типов напоминает нам знаменитую теорию "преступного типа". Ламброзо имел основание обратить внимание на многочисленные признаки вырождения, встречающиеся среди преступников; но он ошибался когда допускал, что люди рождаются преступными, с типическими признаками преступности, которые могут быть немедленно же обнаружены антропологом. Подобным же образом, друзья длинных черепов имеют основание указывать нам на многочисленные признаки неуравновешенности, наблюдаемые в наших всколыхавшихся и взбаламученных обществах; но когда они выдают свой белокурый тип за единственного истинного Homo, которому предстоит при случае истребить своих недостойных конкурентов, они создают в форме этой псевдонаучной фантазии новый фермент нравственных разногласий и общественного упадка духа. Пандолихоцефализм не более высокая и надежная цель для человечества, чем пангерманизм, панславизм и всякого рода поглощения слабых сильными. Итак, скажем мы в заключение, психология народов должна остерегаться социологических софизмов, построенных на естественной истории. Они становятся так многочисленны и угрожающи в последнее время, что приходится останавливаться на самых рискованных и произвольных гипотезах, как если бы они были серьезные; очень часто они и оказываются таковыми на практике. У современных наций, а особенно во Франции, где роль ума все возрастает, "софизмы рассудка" все более и более порождают "софизмы сердца", вместе с внутренними или внешними войнами, которые являются их кровавыми применениями. "Проповедуя царство силы, -- говорит русский писатель Новиков, -- французские публицисты играют в руку Германии железа и крови; их наивность и ослепление изумительны". Если бы так называемая высшая раса в конце концов признала теорию силы, которой и мы увлекаемся теперь по примеру Германии, то ей оставалось бы только вернуться к доисторической морали, которой она следовала в период своего каннибальства; ее так называемое превосходство оказалось бы призрачным; чувство справедливости под широким черепом предпочтительнее несправедливости под удлиненным. Впрочем, как Франция думала это всегда, справедливость сама по себе сила, и, быть может, величайшая из всех, сила, влияние которой будет чувствоваться все более и более, по мере того как будет возрастать роль моральных и общественных элементов в цивилизации. Апофеоз силы -- поворот к прошлому, а антропологическая история -- не более как антропологический роман. Вполне естественно, что в век, когда утрачено прежнее общественное равновесие и еще не установлено новое, снова выползают на свет все варварские и животные инстинкты, которые псевдонаука пытается оправдать и возвести в теорию. Наша эпоха переживает полный кризис атавизма; благодаря соперничеству белых, желтокожих и чернокожих ей угрожает даже настоящая и последняя борьба рас, которая может, впрочем, остаться мирной борьбой; но не следует представлять себе в той же форме расовой борьбы соперничества французов с немцами или "благородных" французов с "подлыми". Это -- чисто семейные ссоры, не имеющие ничего общего с естественной историей; только история в собственном смысле слова, только общественная и политическая наука могут дать объяснение такого рода борьбе. Напрасно рисуют нам мрачные картины "несовместимости темпераментов" различных европейских рас или различных этнических слоев французской нации, несовместимости, которой, как говорят нам, объясняются наши непрерывные войны: мы уже показали, что эти воображаемые расы -- простые психологические типы, мозговые особенности которых нам еще неизвестны, и о которых не может дать ни малейшего понятия никакое изучение черепов. Это не "естественноисторические", а прежде всего социальные продукты; они порождены не наследственностью и не географической средой, а главным образом моральной, религиозной и философской. "Расы" -- это воплощенные чувства и мысли; борьба рас перешла в борьбу идей, усложненную борьбой страстей и интересов; измените идеи и чувства, и вы устраните войны, признаваемые неизбежными. КНИГА ВТОРАЯ ХАРАКТЕР ГАЛЛОВ ГЛАВА ПЕРВАЯ ХАРАКТЕР И УЧРЕЖДЕНИЯ ГАЛЛОВ Если мы соберем и классифицируем все сведения, сообщаемые нам древними о галлах, то мы увидим в них подтверждение согласующихся между собой данных антропологии и психологии, а также доказательство полного контраста между так называемыми французскими латинами и настоящими итальянскими латинами или чистыми германцами.