Психологическое литературоведение - [48]

Сожаление об упущенном счастье явно присутствует в финале повести:

Осужденный на одиночество бессемейного бобыля, доживаю я скучные годы, но храню, как святыню, ее записочки и высохший цветок гераниума, тот самый цветок, который она некогда бросила мне из окна. Он до сих пор издает слабый запах, а рука, мне давшая его, та рука, которую мне только раз пришлось прижать к губам моим, может быть, давно уже тлеет в могиле… И я сам – что сталось со мною? Что осталось от меня, от тех блаженных и тревожных дней, от тех крылатых надежд и стремлений? Так легкое испарение ничтожной травки переживает все радости и все горести человека – переживает самого человека.

Эта повесть трактовалась как «неудавшееся свидание» (Левидов, 1977) и даже как пример «вырождения дворянского общества в заурядных либералов» (Н. Г. Чернышевский). При этом Чернышевский говорит даже больше, он считает, что герой – «дряннее отъявленного негодяя». Скорее всего такого рода социологический (точнее, педагогический) вердикт имеет под собой основания в мировоззрении литературного критика. Психологический же анализ этого типа текстов позволяет считать такой вывод совершенно неверным.

Культурно-историческая школа литературоведения рассматривает произведение как «документ», «памятник» своей эпохи, что имеет обоснования в тексте. Нам ближе подход к литературе как к индивидуальному, личностному взгляду на мир, как к мировоззрению и мироощущению автора.

Если в научном тексте денотативную основу составляет предмет или явление внешнего мира, которые могут быть объективно описаны не только автором данного текста, то в художественном тексте такая объективная (событийная) основа составляет лишь часть внешней формы – его тематику и сюжет. Композиция художественного текста и его образная система могут не иметь внешней опоры в реальности.

Возвращаясь к повести «Ася», скажем, что в ней есть главная мысль «печального» текста: герой стар, он живет прошлым, все время возвращаясь к переживанию несостоявшегося счастья.

Такого рода мироощущение (в данном случае и основная идея художественного текста) вполне соответствует депрессивному видению мира: окружающее воспринимается в мрачном свете, прошлое видится как цепь ошибок, в настоящем и будущем мрак и безысходность.

Еще одним показательным примером «печальных» текстов является миниатюра И. С. Тургенева из «Стихотворений в прозе» под названием «Повесить его!». В ней описывается, как честного и смирного денщика.

Егора хотят повесить по подозрению в не совершенном им воровстве двух кур. Он реагирует так:

Тут он совсем помертвел – и только два раза с трудом воскликнул: «Батюшки! Батюшки!» А потом вполголоса: «Видит Бог, не я!» <…> Я был в отчаянии. «Егор! Егор! – кричал я, – как же ты это ничего не сказал генералу!» – «Видит Бог – не я», – повторил, всхлипывая, бедняк.

В психодиагностических работах о лицах с диагнозом «депрессия» говорится следующее: «Видя причину всех бед в самих себе, в собственной неполноценности и „греховности“, они считают бессмысленным бороться, сопротивляться, не способны ни к какой действенной инициативе. Они покорно склоняют голову под ударами судьбы, отличаются бессловесностью и долготерпением» (Мельников, Ямпольский, 1985, с. 226).

Во внутренней картине мира есть установка на поражение, безнадежность, бессмысленность борьбы. Страдание воспринимается как данность.

Психолингвистический анализ показывает, что депрессивность проявляется, в частности, в творчестве таких русских писателей, как А. Пушкин, Н. Гоголь, М. Лермонтов, И. Тургенев, И. Бунин. В. Руднев даже пишет о «русском депрессивном реализме». Многие их произведения можно назвать «печальными» на основании сходства вербализованной в них картины мира с мироощущением депрессивной личности.

Приведем еще один пример типичного печального текста.

Как страшно жизни сей оковы

Нам в одиночестве влачить.

Делить веселье – все готовы:

Никто не хочет грусть делить.

Один я здесь, как царь воздушный,

Страданья в сердце стеснены,

И вижу, как, судьбе послушно,

Года уходят, будто сны.

И вновь приходят, с позлащенной,

Но той же старою мечтой.

И вижу гроб уединенный,

Он ждет; что ж медлить над землей?

Никто о том не покрушится,

И будут (я уверен в том)

О смерти больше веселиться,

Чем о рождении моем…

(М. Ю. Лермонтов «Одиночество», 1830)

Это стихотворение, написанное юношей в 16 лет, наполнено грустью, сожалением об уходящих годах, видением гроба, желания смерти.

Пессимизм, безысходность, усталость от жизни пронизывают и многие произведения, объединенные Тургеневым под названием «Стихотворения в прозе». Вот одно из них, под названием «Старик»:

Настали темные, тяжелые дни… Свои болезни, недуги людей милых, холод и мрак старости… Все, что ты любил, чему отдавался безвозвратно, – никнет и разрушается. Под гору пошла дорога. Что же делать? Скорбеть? Горевать? Ни себе, ни другим ты этим не поможешь.

На засыхающем, покоробленном дереве лист мельче и реже – но зелень его та же. Сожмись и ты, уйди в себя, в свои воспоминания, – и там, глубоко-глубоко, на самом дне сосредоточенной души, твоя прежняя, тебе одному доступная жизнь блеснет перед тобою своей пахучей, все еще свежей зеленью и лаской и силой весны! Но будь осторожен… не гляди вперед, бедный старик!