Психоэкология реальности. Русское бардо - [9]

Я согласился, потому что, используя метод "присыпания", уже решал нечто подобное. Мы запирались в аудитории, два полковника из НИИ, находящегося в г. Пушкине (под Санкт-Петербургом), совали мне под нос фотографию."

Я считывал с неё некоторые признаки, надвигал на глаза шапку и "присыпал" в ожидании, когда на внутреннем экране возникнет ответ на вопрос: где эта штуковина? И (о чудо!) ответ приходил так же, как и в случае, когда надо было решать математическую задачу. Правда, не в той форме, которую хотелось бы, однако в ряде случаев — абсолютно точный. Есть и цифры по серии экспериментов с нами. Я не могу привести их, так как сомневаюсь в том, что они рассекречены даже в наши дни.

Решая задачи поиска объектов, я пошёл на эксперимент с сознанием примерно по такому пути: добивался в экстремальных случаях лётной практики внутренней остановки времени, создавал абстрактную форму вне тела и, добившись видения самого себя как бы со стороны этой формой, начинал видеть всё другое.

Гораздо позже я почитал книги К. Кастанеды. Нового для себя в них не нашёл. Но часто куда важнее не новое, а подтверждение того, к чему пришёл сам. Хитрый Карлос львиную долю текста уделяет описанию путешествий сознания и очень скудно касается психотехнологий введения в состояния, когда это становится возможным. Умный поймёт, дурак не догадается.

Мой замысел прямо противоположен. Я хочу дать именно психотехнологии, последовательности психофизических действий, выводящих в то или иное состояние. О том же, какие ощущения и видения при этом вас посетят, вы и сами сможете написать, если не лень, много-много томов.

Однако в этом вашем описании будет большой этический огрех. Вы, хотите или нет, начнёте навязывать читателю своё видение, не спрашивая его согласия, и тем самым, если этот читатель некритичен, заблокируете его собственное. А это явное нарушение психоэкологии.

Карлос Кастанеда, как и почти все авторы подобной литературы, поступает примерно так: я вам машину даю, но с условием — ездить на ней вы можете только по единственному маршруту. Моя задача — дать машину и обучить правилам движения. А уж кто куда поедет — дело ваше.

Как-то летом ко мне на службу забежал "вычисливший" меня полковник В. Конышев и попросил найти на дне Днепро-Бугского лимана пилота с потерпевшего катастрофу вертолёта. Он сказал его имя и ушёл.

Возникла проблема достаточно глубокого погружения в изменённое состояние, которое в кабинете на виду у многих достигнуть было невозможно. Дома тоже были люди. Я пошёл в гараж, запер его изнутри, лёг и… улетел в прошлое нашего края.

Побывав в паре морских сражений, я вспомнил о задаче поиска и обнаружил тело погибшего на дне лимана, причём уже найденное и зацепленное крюком поискового катера. Всё это уложилось в один миг. С чистой совестью я "вернулся" к своему физическому телу, чтобы отождествиться с ним.

Но не тут-то было! "Двойник" летал вокруг и никак не мог проникнуть в свою собственную квартиру, потому что тело было мёртвым. Я невероятным усилием сконцентрировался до размеров иглы и вошёл в сердце, заставил его биться и, медленно выжимая из тела холод, занял его.

Овладев руками, я посмотрел на время. Мой миг продлился четыре с половиной часа! Стало страшно. Не погибнуть, налетав 3 тысячи часов над океаном, и пропасть так бездарно, лежа здоровым в своём собственном гараже! Это было то, что лётчики называют "звонок". За жизнь их бывает три. Третий — последний. Я понял, что эксперименты с психикой — занятие опасное. По сути дела, я лез в новую стихию, не умея в ней держаться. Это то же самое, что лезть в воду, не умея плавать.

Поэтому повторить подобный эксперимент я согласился только в 1989 году в лаборатории Военно-медицинской академии им. С.М. Кирова, которой заведовал доктор медицинских наук А.Н. Хлуновский. Результат был впечатляющим. Электрическая активность мозга падала до размеров, когда энцефалограф её уже не улавливал по всем 19 каналам. Во избежание ошибки мы повторили эксперимент на следующий день и добились того же.

Ничего не поняв, кроме того, что эксперименты опасны, мы их прекратили. Чисто для себя, в память о нуле на энцефалографе, я назвал это состояние состоянием "ноль". Позднее, ознакомившись с медитативными практиками, я убедился, что это состояние не такое уж и уникальное. Его аналог — "внутреннее безмолвие", которое Кастанеда называет дверью между мирами.

Говорят, что умные учатся на чужих ошибках. Но в 85-90-е годы у нас ещё не было известно ни о чужих, ни о своих ошибках. Психофизические практики для нас были айсбергом, примороженным ко дну океана времени.

В конце 80-х он оторвался ото дна и с грохотом вздыбился над водами. На его пиках, вознесённых высоко над морем, дико озираясь, сидели экстрасенсы, которые никакими судьбами не могли ответить на вопрос: как же они там оказались?

Не ожидая второго "звонка", я решил: ни шагу вперёд, пока не разберусь в том, что для себя назвал техникой безопасности при работе в необычных состояниях сознания. Позже это стало называться психологической безопасностью, затем — информационно-психологической, потом — психоэкологией.