Я стоял в плаще перед дверью в кабинет и готовился войти. Я ожидал чего угодно, ну, например, что она меня поджидает в укромном месте и, как только я войду, вцепится своими когтями в глаза.
Я медленно открыл дверь, протянул обе руки (в одной из которых был дипломат, защищающий глаза) и вошёл в кабинет…. Никого. Медленно вышел на балкон, кивнув голубям (взрослая пара сидела, а пубертатных отроков не было, наверное, научились летать и где-то "на гульках"). Картонный ящик был закрыт. Я присел и тихо поскрёб по ящику пальцами, откашлялся:
— Гм, мадам, — окликнул я, — лучше выяснить отношения лицом к лицу, чем ждать из-за угла.
Нет ответа. Но моя интуиция подсказывала: там кто-то был. Я медленно приоткрыл картонную заслонку: и отпрянул. Там лежали аккуратно положенные рядом два трупика голубей-пубертатников.
С опущенными руками я побрёл в кабинет и сел, не раздеваясь в кресло.
Она влетела так бесшумно, что, если бы не тень огромных крыльев, заслонивших на миг свет от окна, я бы и не заметил.
Она спланировала на вчерашнее психотерапевтическое кресло, села, нахохлившись, печально закрыв один глаз, и поджав ногу. Она была невероятно одинока, космически одинока, когда я представил вдруг, что ей почти триста лет и она всё это время одна. Конечно, произошёл сбой инстинкта, она не имела больше потомства, не способна была привлечь партнёра, потому, что образовался блок, или, как мы говорим о людях — невротический узел. Сильные эмоции — страх, ужас, паника, растерянность, вся гамма вороньих переживаний достигла максимума, вызвав остановку в развёртывании инстинктивного поведения. На стадии воспитания птенцов программу и заклинило. Что там её полагалось по программе дальше? Научить птенцов летать, отпустить и расслабиться, через год соединиться с партнёром, подготовить старое гнездо, вывести птенцов, выкормить, научить летать: и цепь повторяется. Но это у других — аккуратно, бесперебойно повторяется. А у этой страдалицы произошла остановка. Как ей выжить, если отказал инстинкт? Остаётся незапрограммированное природой поведение, новое, условно-рефлекторное. Интеллект. Недаром интеллект врановых птиц гораздо выше даже некоторых млекопитающих. Ну, а внутри вида есть, наверное, более интеллектуальные. Моя ворона помнит не какие-то жалкие 70 лет, как мы, люди, она помнит все 300, и при желании можно подключиться к её памяти, как я и сделал (я вспомнил виноватые глаза далёкого Василия Головатого).
Ну, что ж, решился я. Если у тебя есть зачатки интеллекта, мадам, то, значит, у тебя есть зачатки невроза, а с этим делом я знаю, как обращаться.
Сев в привычную позу — спина вытянута, руки на коленях ладонями вверх, я настроился, и без усилий вошёл в то лесное состояние, когда я — есть лес, лес — есть я, навстречу мне летит разноцветная пичужка,… нет, ворона, она кричит, машет крыльями, постепенно мир останавливается, в ушах только её крик и ужас. У ж а с.
У ж а с. Проходя через моё сознание, мою волю, мой покой, моё равновесие, ужас, заполнивший пространство, растворяется, рассыпается, оседает и медленно исчезает. Я вижу глазами вороны упавшее дерево, разорённое гнездо. Печаль, безмерная, огромная пришла на место страху, но это уже пустота и усталость. Невероятная усталость, она не помещается во мне, и я возвращаюсь в обычное состояние сознания. Я понял, что пришло на смену снятого блока. Старость.
Только теперь я вдруг увидел, какая она старая. Нет, — древняя, и очень уставшая. Ворона медленно, как-то волоча ноги, развернулась, и тяжело поднимая крылья, улетела.
