Психоаналитик. Шкатулка Пандоры - [38]

— Ложе грешников? — переспросил Михаил.

— Ну да — ложе грешников, — Анна надела босоножки, застегнула вокруг точеных лодыжек тонкие ремешки и встала. — Грешники лежат и с комфортом исповедуются доброму дяденьке-психоаналитику. Им от этого становится легче, а дяденьке труднее, потому что к концу дня у него пухнет не только голова, но и еще кое-что!

Легкие льняные брюки Михаила в области гульфика не просто заметно, а вопиюще-бесстыдно оттопыривались вперед.

— Да вы, батенька, сексуальный маньяк! — рассмеялась Анна, наслаждаясь смущением Михаила. — Мне просто страшно будет садиться к вам в машину…

Рутинные хлопоты — выключение кондиционера, сравнение списка завтрашних пациентов в настольном органайзере с ежедневником в телефоне, смена опустевшей за день фляги в кулере — помогли Михаилу, точнее его брюкам, принять приличный вид. Но коварная Анна в коридоре, перед самым выходом в вестибюль, взяла Михаила под руку и дохнула ему в ухо жарким «Люблю!», в результате чего от охранника у дверей Михаилу пришлось прикрываться портфелем.

— Мышцу растянули? — посочувствовал охранник.

А что еще можно подумать о человеке, который несет портфель в полусогнутой руке? Первое, что приходит на ум, так это то, что человек переусердствовал с гантелями. Но звучал вопрос двусмысленно, а тут еще Анна позволила себе негромкий смешок.

— Мышцу, — повторил Михаил и невежливо поспешил выйти на улицу первым, не пропустив вперед Анну.

Анна не обиделась, понимала, что сама виновата.

В машине она вела себя пристойно, даже скромно. Села на переднее сиденье, положила сумку на колени, а руки — на сумку и в такой позе просидела всю дорогу, по вечерней летней пустынности занявшую менее получаса.

Но зато в лифте она дала себе волю, с закрытием дверей превратившись в ненасытную, жаждущую любовницу. В квартиру не вошли, а ввалились, полураздетые, раскрасневшиеся, тяжело дышащие. Михаил ломанулся было к ванной, но Анна увлекла его в спальню, и под душ он попал лишь через полтора часа, обессилев до такой степени, что еле мог стоять под тугими водными струйками, так и тянуло сесть и прямо здесь обдумать, что с ним происходит.

В страсти, в этой буре эмоций, обрушивающейся на человека, как бы позитивно она ни воспринималась, как бы ни радовала, всегда есть что-то пугающее. Пугает накал страстей, пугает внезапность обретения, пугает возможность утраты. Привыкнешь, прикипишь душой, поверишь в то, что это навсегда, и вдруг в один ужасный день всего этого лишишься… Многого могут страшиться счастливые люди, ибо счастье хрупко, да и не вечно.

Михаила же больше всего пугала, нет, даже не пугала, а точила изнутри мысль о том, что будет, если вдруг выяснится, что Анна все же убила своего мужа, подсыпала ему эту отраву… Как ее? А, бруфарин! Чтобы привести мысли в порядок, Михаил перекрыл горячую воду, а холодную, напротив, пустил по максимуму и начал поочередно подставлять под воду то темя, то лицо. Охладившись до судорог, закрыл воду, сел на край ванны и долго сидел так, погруженный в свои упорядоченные, но от этого не ставшие более веселыми мысли. В итоге додумался до ужасного — до того, что жизнь — это сплошное тяжелое испытание, которое, наверное, не всегда обязательно проходить до конца. Такие вот околосуицидальные поползновения, совершенно для него нехарактерные.

«Надо бы определиться…» — подумал Михаил. Определялся он больше для того, чтобы доказать самому себе свою собственную свободу выбора. Мол, сам так решил, сам, а не обстоятельства к тому вынудили. Но если оставить в стороне все наигранно-лукавое, то выходило, что после сближения с Анной никакого выбора у Михаила не было. Как можно оттолкнуть доверившуюся, тебе женщину, да еще не просто женщину, а твою женщину, любимую, с которой совсем недавно…

С той стороны в дверь пару раз несильно стукнули, и послышалось обеспокоенное:

— Ау! С тобой все в порядке?

Вопрос закономерный — вода не шумит, а мужик из ванны не выходит. Напрашиваются подозрения, плавно перетекающие в тревогу.

— Все! — неопределенно ответил Михаил, выбираясь из ванны.

Он быстро обернулся в полотенце, открыл дверь и увидел перед собой обнаженную Анну. Михаил еще не встречал женщин, способных сохранять естественность, расхаживая голышом. Кто-то стесняется, пусть даже и неосознанно, и старается прикрыться руками или хотя бы сутулится, чтобы не особо выпячивать прелести. Кто-то старается все время быть повернутой к зрителю или зрителям наивыгоднейшим ракурсом и оттого двигается не очень естественно. Кого-то стеснение побуждает к излишней развязности. А вот Анна ходила (и чувствовала себя, наверное, тоже) одинаково, что в одежде, что без нее.

— Я тоже хочу помыться! — доверительно, словно речь шла о чем-то потаенно-важном, сказала Анна, поддевая ноготком Михаила за сосок. — Тебе понравился «грязный» секс?

Михаил мгновенно забыл все свои сомнения.

— Очень! — признался он.

От близости Анны, запаха ее тела, ее прикосновения, многообещающих вибраций ее чуточку хрипловатого голоса, от того, что им было так хорошо, а будет еще лучше, от всего этого счастья у Михаила закружилась голова, и он оперся рукой о косяк.