Психоаналитик. Шкатулка Пандоры - [2]

В половине девятого вечера дом опустел. Увезли тело, уехали сотрудники полиции, водитель довез домработницу до платформы и сам покатил домой. Демонстрируя свое рвение, он намекнул на то, что мог бы заночевать в хозяйском доме, вдруг что понадобится, но хозяйская жена, то есть теперь уже не жена, а вдова, твердо, даже немного жестко отвергла это предложение. Она бы, будь на то ее воля, и горничную своей золовки отпустила, чтобы в кои-то веки пообщаться с «родственницей» без свидетелей и без подслушивающих. Но горничная подчинялась не ей и вообще была нанята «с проживанием», чтобы практически безотлучно находиться около своей хозяйки. «Около» в буквальном смысле, потому что комната горничной находилась напротив трехкомнатных «апартаментов» Тамары Витальевны, которые та покидала крайне редко, разве только ради встреч с гостями или семейных воскресных обедов, как сегодня.

Увы, от горничной отделаться не удалось, поэтому разговор между вдовой хозяина дома и его сестрой велся вполголоса. Бурные эмоции проявлялись не криком, а шипением и неприязнью во взгляде. Неприязнь была обоюдной, давней и стойкой, такой, что произошедшая трагедия обострила ее, хотя принято считать, что общее горе сближает.

Горя, впрочем, как такового не было. Было потрясение, вызванное лицезрением чужой смерти, было сознание того, что привычный порядок нарушен и больше не восстановится, было беспокойство — а не преподнесет ли судьба в скором будущем кое-какие сюрпризы, хотя бы с завещанием. А вот горя не было, ибо нежных или пусть не очень нежных, но все же позитивных чувств к покойнику никто не испытывал. Максима Велманского любил только один человек — он сам. Все остальные его недолюбливали, не любили или даже ненавидели. И чем ближе — тем сильнее.

— Не спишь? — с вызовом и как-то свысока спросила вдова, заходя к золовке без стука.

Не постучалась она намеренно, чтобы досадить лишний раз и с самого начала обозначить намерения — не с миром я пришла, совсем не с миром.

— Не сплю! — так же с вызовом ответила Тамара Витальевна. — А тебе что, тоже не спится?

В свой вопрос она вложила все презрение, на которое только была способна. Хотела еще добавить «на радостях», но в последний момент удержалась. Это бы прозвучало уже неприлично, а Тамара Витальевна старалась соблюдать приличия всегда, в любой ситуации. В отличие от своей невестки, которая больше руководствовалась не приличиями, а собственными желаниями и эмоциями.

Вдова прошла к стоявшему в углу креслу (комнату намеренно не загромождали мебелью, чтобы коляска передвигалась свободно, без помех), села в него, закинула ногу на ногу, склонила голову набок и спросила:

— Ну, как мы теперь будем жить?

Красивые карие глаза ее сузились, верхняя губа капризно дрогнула. Хотя, возможно, это был нервный тик.

— Так же, как и раньше, — прошипела Тамара Витальевна. — Стучаться, перед тем как войти, входить и садиться по приглашению… Дальше продолжать или и так ясно?

— Спасибо за напоминание, но я не об этом, — вдова усмехнулась и качнула головой. — Я в глобальном смысле. Максима уже нет, а мы остались. Тебе не кажется, что мы должны обсудить, как нам жить дальше?

— Как нам жить? — переспросила Тамара Витальевна, приподняв брови так, что они едва не скрылись под челкой. — Хм! Хороший вопрос. Я думаю, что до сороковин ты останешься здесь, а потом съедешь, и, я надеюсь, мы с тобой больше не увидимся. На годовщину к Максу можешь не приходить. Я не обижусь, и он, мне кажется, тоже.

— Чего-то такого я и ждала, — вдова страдальчески вздохнула и выдержала небольшую паузу, словно осмысливая услышанное. — Непонятно только, почему я должна съезжать? А?

— Потому что я не хочу тебя видеть! — Тамара Витальевна вцепилась руками в подлокотники кресла и подалась вперед. — Потому что тебе здесь нечего делать! Потому что я терпела тебя только ради брата! Он был мужчиной. Ему были нужны твои сочные губки, твои упругие сиськи, твои ненасытные дырки и его совершенно не интересовало, что у тебя здесь и здесь!

Большим пальцем правой руки Тамара Витальевна ткнула себя в левую половину груди, коснулась указательным пальцем лба и снова схватилась за подлокотник. Искусно и тщательно скрытые годы проступили на ее исказившемся от гнева лице, и теперь было видно, что Тамаре Витальевне хорошо за пятьдесят. Настолько хорошо, что до шестидесяти рукой подать.

Ее выпад, не лишенный некоей, хоть и весьма своеобразной, комплиментарности, казалось, совершенно не задел собеседницу.

— Чисто гарпия! — издевательски ухмыльнулась она. — Были бы крылья — так взлетела бы!

Воспитанные люди никогда не позволяют себе шуток по поводу чьих-то ограниченных возможностей. Но ведь можно сказать про крылья, имея в виду ноги, причем сказать так, чтобы скрытый смысл прозвучал явственно-явственно.

— Я не совсем правильно задала вопрос, — продолжила вдова. — Мне не совсем понятно, почему съезжать должна я? Неужели ты видела завещание? Когда это ты, интересно, успела?

— Мне сегодня было не до завещания, — делая ударение на слове «мне», ответила Тамара Витальевна. — Но Макс тысячу раз говорил мне, что дом останется моим! В любой ситуации! При любом повороте событий! Что бы ни случилось!