Психика Сталина: Психоаналитическое исследование - [37]

Вся беда в том, что нет ни малейших свидетельств в пользу такой трактовки. Возможно, Фельдман прав. То есть он безусловно прав, если, как уверяют психоаналитики, все люди до некоторой степени бисексуальны (185, 52–54) и если близость к матери в сочетании с жестоким поведением отца является первичной причиной для проявления у мальчика женских черт (237, 353, 377). Но такая предварительная аргументация должна быть подкреплена конкретными фактами из детской биографии Иосифа Сталина.

Но никакие факты прямо на его гомосексуальность не указывают. Самое большее, что можно сделать, это догадываться, что у Сталина должны были быть гомосексуальные наклонности в детстве, поскольку, как показывает Такер, в зрелом возрасте он так интересовался нанесением побоев. Согласно Фрейду (133, XVII, 179–204) и Крису (80, 58–59), психоаналитическим значением фантазий битья является инфантильное желание быть любимым отцом. Мы знаем наверняка, что и маленький Coco, и его мать бывали биты Виссарионом. Если Coco уже в детстве начал извлекать сексуальные фантазии битья из воспоминаний об избиениях его самого и его матери, то в этом случае он мог бы реагировать знакомым для психоаналитиков образом.

У взрослого Сталина было эмоциональное отношение к гомосексуальности. Он не любил гомосексуалистов, таких, как советский министр иностранных дел Георгий Чичерин (97, 134; 131, 201). Хотя ему нравилось, когда его сравнивали с Иваном Грозным, он не мог не знать, что Ивана влекло к молодым мужчинам (см.: 166, 1). Он, очевидно, не одобрял гомосексуальных моментов во второй части фильма Эйзенштейна «Иван Грозный» (301, 436). Кинокритик Дуайт Макдональд следующим образом описывает гомосексуальные аспекты второй серии: «Из одиннадцати главных ролей только одна женская — похожая на ведьму Ефросинья. В фильме появляется необыкновенное множество молодых и — иначе не скажешь — красивых мужчин, чьи средневековые длинные волосы делают их похожими на девушек. У Ивана есть фаворит, кокетливый молодой опричник с дерзкими глазами, и Иван находит много причин для того, чтобы коснуться красивого молодого лица. Но Эйзенштейн стыдился гомосексуальных наклонностей, и их свободный показ означал отчаяние, а не радость. Существует ли что-нибудь менее привлекательное, чем сцена пира, где нет ни одной женщины и где Иван спокойно задумывает убийство Владимира? Правда, есть безумная мужская пляска, но танцоры кружатся скорее в отчаянии и неистовстве, чем в восторге и удовольствии» (202, 261–262).

«Два гомосексуалиста в фильме показаны в открытую, и оба — злодеи. Один из них — король Польши, который обитает среди изнеженных придворных, ходит в невообразимо огромном воротнике и, конечно, строит планы повести армию цивилизованной Европы против варварской Московии. Основным же является весьма странный персонаж — сын Ефросиньи Владимир, который предстает перед нами пьяницей, трусом и неженкой. Он постоянно говорит своей матери (женщине, чей вид делает диснеевских ведьм просто ангелами), что он не хочет быть преемником Ивана, что он не выносит кровопролития и что он мечтает только о мире. Эти сентиментальные излияния сопровождаются надуванием пухлых губок и девическим кокетством» (там же, 263).

Сталин не мог этого не заметить. Именно при Сталине гомосексуализм стал в Советском Союзе уголовно наказуемым деянием. Криминолог Валерий Чалидзе говорит, что «не вполне понятно, почему в 1933 г. было введено наказание за добровольное мужеложство между взрослыми» (60, 227). Но, возможно, все объясняет личное враждебное отношение Сталина к гомосексуализму. В конце концов, никто уже не спрашивает, почему были казнены Бухарин, Тухачевский, Зиновьев и др. От них избавились, потому что этого хотел Сталин. Гомосексуальность была поставлена вне закона, потому что Сталин пожелал сделать ее незаконной.

Однако враждебность Сталина в отношении гомосексуализма не исключает наличия в его жизни гомосексуальных фантазий и даже гомосексуальных поступков. С точки зрения психоанализа враждебность в отношении каких-либо явлений только указывает на повышенное внимание к ним. Возможно, Сталин «слишком сильно протестовал».

В анналах истории содержится только одно упоминание о действительно гомосексуальной связи в жизни Сталина. Предположительно, любовником был венгерский еврей К. В. Паукер, начальник личной охраны Сталина в начале и середине 30-х годов. Паукер, описанный Орловым как обладатель «неприлично красных и чувственных губ и страстных черных глаз», был целиком предан Сталину. Орлов вспоминает, как он узнал об особенных отношениях между Паукером и Сталиным: «Летом 1937 года, когда большинство руководства НКВД было уже арестовано, я случайно встретил в одном из парижских кафе некоего Г., венгра по национальности, который был подпольным агентом зарубежного отдела НКВД и старинным приятелем Паукера. Полагая, что он недавно приехал из Москвы, и надеясь узнать у него последние новости об арестах, я присел за его столик. «С Паукером все в порядке?» — пошутил я, даже и не предполагая, что что-нибудь может тому грозить.