Психика и реальность - [92]

Поскольку обобщенность в ее исходных формах присуща уже всем видам образного отражения и поскольку она претерпевает свою перестройку и усиление ее выраженности внутри этого первосигнального уровня (например, при переходе от метрической инвариантности к топологической), ни апелляция к самому факту ее наличия, ни даже ссылка на ее резкое количественное возрастание не могут обосновать преобразование образа в мысль и допонятийной мысли в понятийную. Рост обобщенности образа может привести только к образу более высокой степени обобщенности и абстрагированности, но не к мысли. Аналогично этому рост обобщенности образных компонентов мысли может привести только к более высоко обобщенной допонятийной же мысли, но перехода через структурную границу обеспечить не может. Простое повышение уровня обобщенности не составляет существа перехода к понятийным структурам хотя бы уже потому, что, как показала критика классической формально-логической концепции обобщения, предпринятая с гносеологических и психологических позиций, понятийное обобщение, в отличие от образной генерализации, не только уходит от индивидуального своеобразия отображаемого объекта, но и приближается к нему, и в тем большей мере, чем глубже это обобщение. Психологическая специфичность понятийного обобщения состоит как раз, по-видимому, в том, что здесь особым образом сочетается обобщение с индивидуализацией, абстракция с конкретизацией. Но указание на наличие такой специфичности не заключает в себе ее объяснения, а требует его. Объяснить же специфику понятий путем ссылки на наличие у них общих с допонятийными формами мышления характеристик и на рост их выраженности невозможно. Таким способом "взять" этот последний в рамках познавательных процессов рубеж нельзя. Тем самым, в традиционных определениях особенностей понятийных структур граница между допонятийной и понятийной мыслью оказывается размытой. С другой стороны, именно специфичность высшего уровня мыслительной обобщенности и абстрагированности, воплощенная в понятийных структурах и в ее эмпирической реальности, отчетливо осознанная еще со времен Аристотеля, легла в основание противоположной, но также достаточно традиционной тенденции считать границу, разделяющую сферы допонятийной и понятийной мысли не только не размытой, но, наоборот, непреодолимой, исключающей какие бы то ни было иерархические соотношения между мыслительными формами, располагающимися по обеим ее сторонам. Наиболее явное и даже предельное выражение эта тенденция укрепления "пограничного рва" нашла в вюрцбургской психологической школе, отстаивавшей позицию "чистого" мышления. И если О. Кюльпе, считая мышление столь же первичным, как и ощущение, и по существу тем самым трактуя их как параллельные, т. е. иерархически не соотнесенные, имеющие равный ранг, общности структуры, все же оставлял их в общих рамках психической реальности, то К. Марбе вывел понятийную мысль за пределы этих общих рамок, утверждая, что не существует никакого психологического эквивалента понятия. Такая тенденция обособлять понятийную сферу от особенностей и закономерностей "психического материала", которыми отягощены все более элементарные и нижележащие мыслительные структуры, имеется, однако, не только в концепциях, базирующихся на идеалистических или дуалистических философских основаниях, но и в психологических и логико-философских обобщениях, исходящих из монистических принципов научнофилософского материализма, в частности и в отечественной философско-психологической литературе. Так, широко распространена тенденция связывать специфику обобщенности и абстрагированности понятийных структур с их безобразностью, т. е. опять-таки по существу исключать пространственно-предметные компоненты из состава и вместе с тем из принципа организации понятийных структур. Даже С. Л. Рубинштейн, очень много сделавший для развития единой теории познавательных процессов и для наведения концептуального моста между понятийными структурами и нижележащими мыслительными образованиями, все же считал, что, хотя между понятием и представлением существует единство, "…они исключают друг друга как противоположности, поскольку представление образнонаглядно…представление — даже общее — связано более или менее непосредственно с наглядной единичностью, а понятие выражает общее и даже всеобщее" (Рубинштейн, 1940). Это полное выведение понятийного обобщения за пределы "наглядной единичности", необходимо связанной с образно-пространственными компонентами, вносит в позиции С. Л. Рубинштейна элемент противоречия, поскольку, подчеркивая специфику понятийного обобщения по сравнению с элементарной образно-эмпирической обобщенностью, воплощенной в модели гальтоновских коллективных фотографий, он справедливо заключит, что"…для общности подлинного понятия необходимо, чтобы оно брало общее в единстве с особенным и единичным и вскрывало в нем существенное" (там же). Если, однако, в понятии действительно сохраняется диалектическая связь всеобщего, особенного и единичного, как это со свойственной ему глубокой проницательностью выявил Гегель, то оно не может не сохранить при этом — пусть в редуцированном виде — компоненты образнопространственной предметности и, следовательно, элементы наглядной схемы. Полное же исключение этих компонентов из понятийной структуры сразу делает рубеж, разделяющий допонятийную и понятийную мысль, непреодолимым. Понятийная мысль оказывается оторванной от всех нижележащих уровней. Широко распространена также установка переносить источники особой специфичности понятийных структур в план лингвистической и логической семантики и пытаться вывести специфику понятия из организации значений знаков естественного языка или искусственного языка логических исчислений. Даже в концепции Л. С. Выготского, очень глубоко проникшей в специфическую структуру понятийных обобщений и природу иерархической системы понятий, различающихся по мере общности (Выготский, 1956), действует именно эта установка на выведение особенностей организации понятия из структуры развивающихся словесных значений. В конце предшествующей главы было, однако, уже указано на то, что "значение" является категорией гораздо более специфической, частной и поэтому теоретически существенно более неопределенной, чем категория психической структуры. Первоначальные психические структуры различного уровня обобщенности филогенетически и онтогенетически формируются задолго до того, как они приобретают второсигнальное символическое опосредствование, преобразующее их в значение знака. Кроме того, принцип организации как первосигнально-образных, так и общих второсигнальномыслительных психических структур, пусть лишь в основных его чертах и в первом приближении, известен. По самому своему существу он является неизмеримо более общим, чем закономерности организации значений лингвистических и логических знаков. Исходя из этого, апелляция к значению как к объяснительной категории, с помощью которой должна быть раскрыта специфика понятийной структуры, фактически ведет к отрыву этой специфики от того более общего принципа организации разноуровневых психических структур, в рамках которого должна быть раскрыта сущность пограничной линии, разделяющей допонятийные и понятийные мыслительные процессы. Другое направление попыток выявить и обосновать специфичность организации понятия связано с разработкой основных положений так называемой диалектической логики, наиболее традиционной логической трактовки понятия просто как совокупности признаков и идущее опять-таки еще от Гегеля справедливое подчеркивание органической целостности понятийной структуры, в которой родовые компоненты являются принципом и основанием видовых различений. Поскольку при этом в рамках родовой общности отдельные виды оформляются через противоположение, "…всякое понятие есть единство противоположных моментов" (Гегель, 1937). Эти положения верно схватывают специфическую сущность понятия, уже в самой эмпирической определенности которого действительно диалектически сочетаются такие структурные и операционные характеристики, как аналитическая расчлененность и синтетическая целостность, абстрагированность и конкретизированность, родовая общность и индивидуально-видовые особенности. Поскольку однако, эта диалектическая многосторонность состава, включающая совокупность взаимно противоположных свойств, берется здесь вне связи с той пространственно-временной структурой, которая в единстве с модально-интенсивностными характеристиками воплощает собственно психическую "ткань", или материал понятийных образований, последние фактически оказываются без реального носителя. Органическая целостность, о которой говорит Гегель, не скрепленная каркасом связной непрерывной структуры и конкретного материала, формирующего ее, неизбежно обращается в фикцию. Такая целостность превращается в набор символически фиксированных признаков, в котором эта структура, по меткому выражению Ж. Пиаже, становится "линеаризованной". Иными словами, если сформулировать это в терминах используемого здесь информационного подхода, — она опускается на общекодовый уровень, т. е. перекодируется в линейную кодовую последовательность и тем самым приобретает форму, которая является прямым объектом уже не психологии и не диалектической логики, пытающейся схватить и удержать эту целостность, а логики формальной или символической. Таким образом, как и в случаях апелляции к логической и лингвистической семантике, сам по себе диалектико-логический подход — поскольку вопреки его обоснованному поиску и конструктивному замыслу целостная структура в нем все же фактически оказывается "рассыпанной" на составные части— ведет к отрыву специфики понятийных образований от общих закономерностей организации разноуровневых психических структур. Пограничный барьер, разделяющий допонятийную и понятийную мысль, опять-таки оказывается концептуально не преодоленным. Суммируя все сказанное, можно заключить, что здесь, у этого рубежа, действительно сложилась ситуация, чрезвычайно близкая к коллизии идей, разыгрывающейся у нервно-психического и образно-мыслительного сечений. Как и в этих двух случаях, здесь возникает фиктивная альтернатива, на одном полюсе которой граница оказывается размытой, специфика утраченной и допонятийный и понятийный уровни фактически отождествляются, а на другом полюсе уровни размыкаются и искомая специфика понятийных структур фактически исключается из более общих закономерностей организации познавательных психических процессов. При этом такой отрыв от общих собственно психологических закономерностей приобретает наиболее явный характер и свою крайнюю форму именно в трактовке природы понятийного мышления. Ранее было показано, что в классических психологических концепциях уже по отношению к более общим и элементарным, чем понятийное мышление, познавательным процессам имеет место тенденция взаимообособлять их разные аспекты. Эта тенденция особенно проявляется в отрыве психических структур от их "материала", подчиняющегося общефизическим законам взаимодействия носителя этих структур с их объектом, и вместе с тем от механизма их формирования, который, естественно, также выпадает из рассмотрения, поскольку он органически взаимосвязан с материалом, лежащим в основе соответствующих психических структур. Здесь, в области теории понятийной мысли, эта тенденция делает еще один принципиальный шаг — линейная последовательность символически фиксированных признаков понятия, составляющая объект логического исследования, обособляется не только от исходного материала и механизма формирования искомых психических структур, воплощающих в себе понятийные формы, но даже от самих психических структур, выраженных прежде всего специфическими модификациями их самых общих пространственно-временных компонентов.