Психика и реальность - [56]

Второй из приведенных признаков мысли — обобщенность отображения отношений, являясь, как и первый признак, ее необходимым свойством, тоже не может рассматриваться как носитель ее специфичности по сравнению с сенсорноперцептивными (первичными) и вторичными образами. Экспериментальный материал и теоретический анализ структуры первичных и вторичных образов с достаточной определенностью показывают, что обобщенность является сквозной характеристикой всех видов и уровней образного психического отражения и что, определяясь отнесенностью образа к той или иной строке иерархической матрицы форм изоморфизма, сама обобщенность является существенной детерминантой, с которой связаны другие параметры образа (например, константность и целостность перцептивного или фрагментарность и неустойчивость вторичного образа).

При этом нет экспериментальных оснований считать внутриобразную обобщенность и связанные с ней элементы абстракции (выраженные, например, во фрагментарности представлений) спецификой только человеческих образов, которая в этом случае могла бы быть истолкована именно как результат обратного влияния речемыслительных процессов на образные структуры. Такое истолкование необоснованно потому, что большой и очень демонстративный экспериментальный материал исследований перцептивных процессов у низших и высших обезьян — материал, надежность которого подкрепляется строгой объективностью метода, — вполне определенно свидетельствует о том, что обобщение и абстракция представлены уже на дочеловеческом собственно первосигнальном или образном уровне психики. В связи с этим Л. А. Фирсов (1972) отмечает: "Исследования, ведущиеся в настоящее время как в отечественных лабораториях, так и за рубежом, все убедительнее говорят о возможности образования у низших и высших обезьян элементарных абстракций (Н. Н. Ладыгина-Котс, Варлен, Биеренс де Гаан, Л. А. Фирсов и др.), значение которых в организации сложного поведения установлено еще недостаточно точно. Можно предположить, что исключительно высокая лабильность навыков, легкость их перестройки, а также обогащение основных форм навыков новыми элементами при адаптации антропоидов к новым условиям ситуации обязаны наличию "эталонов поведения", роль которых принадлежит абстракциям".

Если, однако, как это часто делается, предварительно принять в качестве исходного постулата тезис о том, что всякая обобщенность или абстрагированность в познавательных процессах есть проявление мысли, то тогда, конечно, уже просто по определению придется всякую эмпирически констатируемую обобщенность считать свидетельством наличия мысли в ее специфических качествах. Но такой прием заключает в себе либо эмпирически и теоретически неоправданное "расширение термина", которое не имеет конструктивного смысла, поскольку ничего не меняет в реальном соотношении понятий, смещая лишь их имена, либо — что уже значительно хуже — ведет к отождествлению производного с исходным, лишает твердой концептуальной почвы как теорию образов, так и теорию мышления; специфика последнего может получить свое объяснение именно и только при опоре на те наличные характеристики образа, в том числе и на его обобщенность, которые, составляя основу мысли, сами могут быть поняты без апелляции к ее обратному влиянию. Иначе порочный круг окажется неизбежным. И уж во всяком случае, если даже принять такой исходный постулат, нарушив старое методическое требование "не множить сущности без надобности" ("бритва Оккама"), и заранее допустить такое расширение термина "мышление", все равно на основе признака обобщенности, взятого в его общем виде, провести пограничную линию между структурой образа и структурой мысли невозможно, поскольку при этих условиях все когнитивные процессы окажутся внутри сферы мышления.

Мы, таким образом, просто спустимся от рубежа "образмысль" к предшествующей границе "нервный сигнал — простейший психический сигнал", ничего при этом не выиграв, поскольку барьер "психофизиологического сечения" можно преодолеть, не прибегая к такому преобразованию и расширению понятия "мысль", а оперируя системой понятий, относящихся лишь к сенсорноперцептивной сфере.

Что касается, наконец, третьей и последней из перечисленных основных особенностей мышления, фигурирующей в его наиболее распространенных определениях, — его опосредствованности, то и здесь картина вполне аналогична той, которая описана в отношении первых двух признаков, т. е. отражения отношений и обобщенности.

Опосредствованность действительно в качестве необходимого признака входит в перечень главных структурных характеристик мышления. Но и она, как и предшествующие два признака, взятая в общем виде, не содержит в себе достаточного критерия, позволяющего четко отграничить мыслительный уровень познавательных процессов от их до-мыслительного, образного уровня. И это вытекает из простого основания, что в определенной своей модификации опосредствованность является свойством и вторичных образов-представлений, поскольку последние являются образами объектов, непосредственно не воздействующих на органы чувств.