Психика и реальность - [165]

Второй возможный вариант интерпретации воспроизведения прошлого как эффекта логической умозаключающей деятельности мышления или, на еще более высоком уровне, — специфической деятельности сознания состоит в том, что мышление, а затем и сознание объясняются и истолковываются не как производные, вторичные эффекты работы сенсорно-перцептивных и мнемических процессов, а, наоборот, как их предпосылка. Мышление и сознание, таким образом, трактуются как исходные формы психических образований, а память — как их следствие. Легко заметить, что такая трактовка непосредственно смыкается с бергсоновской интерпретацией памяти как свойства духовной субстанции.

То, что психическое время и вместе с ним интегративная функция памяти оказываются производным эффектом работы мышления и сознания, есть естественное и неизбежное проявление логической автоматики, в силу которой то, что по каким-либо причинам не может быть объяснено как производное по отношению к более общим закономерностям, неизбежно само превращается в исходную, первичную предпосылку. Проблема, таким образом, переворачивается с ног на голову, и мы снова оказываемся перед лицом той концептуальной ситуации, которая подробно рассмотрена в параграфе, посвященном онтологическому парадоксу субъекта. Но тогда естественным и неизбежным образом возникает неразрешимая задача объяснения общих исходных основ памяти как функции и проявления мышления и сознания. Фактическая невозможность разрешения такой задачи и тот факт, что здесь мы имеем дело именно с концептуальным перевертышем, по-видимому, не нуждаются в специальном обосновании.

Совершенно ясно, что из этой тупиковой ситуации необходимо найти выход. А между тем проблема связи психологической специфики памяти с психическим временем, проблема, которой занимались философы (по преимуществу идеалисты), начиная с Аристотеля и кончая экзистенциалистами, совершенно выпала из современной экспериментальной и теоретической психологии, вопреки тому, что эмпирические основания ее решения в значительной мере подготовлены прикладной психологией, в особенности клинической. Проблема психического времени в его органической связи с памятью оказалась в эмпирико-теоретической ситуации аналогичной положению, в котором находится проблема психического пространства.

Аналогичность эмпирико-теоретических ситуаций в области проблемы психического времени и психического пространства необходимо кратко рассмотреть, поскольку эта аналогия демонстративно иллюстрирует положение дел в современной теории процессов памяти в их органической связи с проблемой психического времени. Кроме того, указание на эту аналогию имеет здесь непосредственный рабочий смысл еще и потому, что психологическая специфичность процессов памяти органически взаимосвязана, как это будет показано ниже, не только со спецификой организации психического времени, но вместе с тем и тем самым с закономерностями внутренней структуры психического пространства.

Наиболее явно выраженная специфичность психического пространства воплощена в таком его парадоксальном свойстве, как внеположность по отношению к пространству носителя психики и прямая отнесенность к внешнему, физическому пространству. Все формы кантианского априоризма и вытекающие из них позиции нативизма в этом вопросе свелись к фактически неудавшейся попытке снять необходимость научно-философского объяснения этого парадоксального свойства, трактуя его не как производное и, следовательно, требующее своего объяснения, а как исходную предпосылку самой возможности человеческого опыта. Поскольку эта попытка потерпела научно-философское фиаско, противостоящее априоризму направление философского и конкретнонаучного эмпиризма поставило противоположную задачу — объяснить это парадоксальное свойство психического пространства как результат развития индивидуального опыта человека, как эффект функционирования соответствующих анатомо-физиологических приборов.

В первых главах монографии было показано, насколько теоретически и эмпирически трудна задача представить парадоксальное свойство проекции как прямой психический эффект непосредственного взаимодействия органов чувств с Бездействующим на них внешним раздражителем, отображаемым в структуре психического пространства. Невозможность решить эту задачу, применяя стратегию "снизу вверх", естественным образом привела к попыткам преодолеть эту трудность, используя стратегию научного продвижения "сверху вниз". Чрезвычайно типичным для традиционной психологии и наиболее широко распространенным результатом использования именно такой стратегии является предложенная Шопенгауэром и Гельмгольцем концепция свойства проекции психического пространства. Общий смысл этой концепции, о которой здесь необходимо упомянуть самым кратким образом, лишь в связи с рассматриваемой сейчас аналогией с психическим временем, состоит в том, что проекция как парадоксальное свойство структуры психического пространства является результатом умозаключающей работы мыслительных процессов. Поскольку непосредственный эффект функционирования органов чувств может свестись лишь к проявлению их собственной внутренней организации, а свойство проекции дает сведения о характеристиках внешнего пространства, проекция является результатом умозаключения, производимого от следствий, выраженных в состояниях органов чувств, к причине, вызывающей эти следствия и воплощенной во внешнем объекте-раздражителе. Производя это умозаключение, мы и относим соответствующие особенности психического пространства к внешнему объекту, находящемуся за пределами самого носителя психики. Аналогичность этой концепции психического пространства и рассмотренной выше интерпретации психического времени достаточно ясна: психический эффект проекции субъективного пространства, как и психический эффект фиксации отношений последовательности "до и после", является результатом умозаключающей работы логической мысли.