Психические расстройства. Шизофрения, депрессия, аффективность, внушение, паранойя - [42]

В больнице его бредовая система не получила дальнейшего развития; только иногда он жаловался, что его обвиняют в уранизме. Он подавал беспрестанно заявления о выписке на том основании, что его искусственно довели с помощью преследований до убийства начальника, а после этого поступка к нему вернулась рассудительность. Наряду с этим он изучал испанский и русский языки, чтобы иметь возможность получить место на далекой чужбине тотчас же после своего освобождения. Он один почти полностью обслуживал типографию больницы, но ему нужно было постоянно напоминать о работе.

Его последующая установка к своему преступлению соответствовала по существу параноической установке: начальник постоянно преследовал и раздражал его; никто не хотел верить ему в этом; поэтому ему не оставалось ничего другого, как самому приобрести себе покой. Однако, впоследствии выявилась другая установка, которая была более благоприятна для его домогательств о выписке: начальник привел его, будь то с помощью одного лишь раздражения или каким-нибудь другим путем, в такое состояние, в котором он не отдавал себе отчета в своих действиях; таким образом, тот был сам виноват в своей смерти, в то время как пациенту это деяние не могло быть вменено в вину. Я тоже нисколько не сомневался в том, что пациент по своей трусости и недостатку энергии не был бы способен к совершению убийства без галлюцинаторного возбуждения. Обе эти установки к преступлению менялись впоследствии смотря по надобности.

Однажды во время прогулки он бежал, но не получил, вопреки своим надеждам, денег от своего родственника и, наконец, добровольно вернулся из Франции в Бургхольцли. У него не было энергии перебиваться без документов. Когда у него – несколько преждевременно – наступили легкие старческие изменения (может быть, вследствие протекавшего без симптомов мозгового очага), у него начали проявляться более отчетливо исполнения желаний. Они сказывались не только в том, что он старался еще извлечь пользу из своих изобретений, из своего проекта преобразования мира, но и в том, что у него возникали обманы памяти – вроде того, что один его умерший родственник, действительно относившийся к нему хорошо, завещал ему свой дом, что административные лица, обычно обещавшие прислать ему постановление о выписке его из больницы, на самом деле разрешили ему выписаться и т. д.

Помимо бредовых идей и реакций на них не было отмечено ничего, что могло бы быть истолковано как симптом душевного заболевания.

В этом случае мы не можем проследить развития паранойи. Тем не менее легко обнаружить корни бредовых идей. Пациент был способным человеком; его интеллект подавал самые лучшие надежды. У него самого были широкие планы. В полном противоречии с этим находился его характер, который отличался недостатком энергии и, наряду с этим, чрезмерной чувствительностью. Так, мы видим, что он, будучи молодым человеком, решил переселиться в Кап, как только он узнал, что его брат направляется туда, но он отказался от этого намерения, как только на его пути возникли небольшие затруднения; мы видим, как быстро он разочаровался, когда выставленный им чертеж не произвел того впечатления, какого он ожидал; в больнице ему нужно было напоминать о работе, а когда он вышел на свободу, то у него не хватило сил самому пробиться в жизни. Так обстоит дело вплоть до выстрела, произведенного им в состоянии скоропреходящей алкогольной спутанности; его реакция на преследования выражалась постоянно лишь в трусливом бегстве. Поэтому, само собой разумеется, что он не мог сделаться тем, кем он надеялся быть. Так как он был чувствительным, то он очень легко находил основания чувствовать себя обиженным другими людьми и считать их виновниками своих неудач; и так как пропасть между желанием и осуществлением его не могла быть заполнена, то эта идея получала постоянно свое подтверждение – и пациент пришел к заболеванию паранойей.

Случай 4. Женщина с бредовыми идеями

Следующий случай из моей практики я привожу в описании Г. В. Майора.

А. Г., женщина, родилась в 1848 году. О наследственном отягощении сведений не имеется. Пациентка была очень интеллигентной особой и получила прекрасное образование. Она хотела работать научно, но не могла этого достичь, «потому что заболели ее родители», за которыми она ухаживала до самой их смерти. С 1866 года по 1882 год она жила в полном довольстве в отцовском доме и поддерживала оживленное общение с учеными. 36 лет от роду она переехала к своему овдовевшему брату, чтобы вести домашнее хозяйство, но платила ему за свое содержание, чтобы сохранить свою независимость. Домашняя работа нравилась ей, но два года спустя она должна была уступить место второй жене своего брата. Это событие, а именно – вынужденное извне оставление хотя бы отчасти родного дома должно было сильно подействовать на нее. Вскоре она опрометчиво обручилась – с той лишь целью, чтобы иметь свой домашний очаг; еще до свадьбы она заметила, что не подходит своему жениху, но окружающие убедили ее не нарушать данного слова. Спустя некоторое время после брака выяснилась невозможность совместной жизни, и это причинило пациентке глубокие и продолжительные страдания. Супруги разошлись, и вскоре у пациентки возникло множество бредовых идей отношения, которые особенно затрагивали давно прошедшие времена. Она вообразила, будто из прежней переписки следует прийти к заключению, что в свое время ей был сделан целый ряд предложений вступить в брак, но последние, однако, отвергались за ее спиной ее родителями, решившими отдать ее в монастырь. Ее последующий брак был делом рук ее врагов, которые знали, что она будет несчастна, но нарочно толкнули ее на это дело. Ее намеренно связали с человеком, стоявшим в социальном отношении ниже ее, с той целью, чтобы ее семья утратила, таким образом, всеобщее уважение и особенно – чтобы ее брат был унижен. В 1893 году брак был расторгнут вследствие душевной болезни пациентки; она написала оскорбительное письмо профессору П., который участвовал в деле в качестве судебного эксперта; впоследствии она восстановила это обстоятельство в своей памяти в таком виде, что профессор П. дал второе заключение, в котором он опроверг свое первоначальное мнение и признал ее здоровой, но высказался за расторжение брака, потому что в противном случае она могла нервно заболеть. Одновременно с этим архиепископу X. было представлено расследование, согласно которому ее брак был признан недействительным. Она хотела непременно выйти замуж вторично; в это время она встретилась с очень скромным мужчиной из ее круга, причем третьи лица делали такие намеки, на основании которых она была убеждена, что он добивается ее руки. Тогда она заметила, что католическая церковь интригует против этого. Благодаря своему воспитанию она несколько эмансипировалась от догматов и склонялась к католицизму, не признающему непогрешимости папы; в это время одно духовное лицо неожиданно сказало ей, что в случае непризнания ею догмата непогрешимости папы против нее будут действовать. Много лет спустя она заметила, что уже в то время про нее начали распространять клевету. Когда она приходила в гости, хозяева говорили, например: «У нас в доме только вода, нет ни вина, ни пива»; этим хотели сказать, что она – пьяница. Даже ее собственные братья позволили себе клеветать на нее; один из них занял даже высокий пост благодаря тому, что он принес в жертву честь пациентки; она узнала об этом впоследствии из рассказов третьих лиц. В 1895 году было возбуждено ходатайство об учреждении опеки над пациенткой, которая из боязни быть интернированной бежала заграницу. Там она отправилась к одному психиатру, потребовала выдачи ей свидетельства, что она душевно здорова, и передала ему для ориентировки письма одного гражданина, жившего в Мюнхене. Узнав, что у этого психиатра были знакомые в Мюнхене и что его сын был судьей, она заподозрила, что против нее может быть составлен новый заговор, и стала опасаться, что ее выдадут братьям, которых она теперь глубоко ненавидела. Наконец, она отправилась в Россию к родственникам, но и здесь она предположила, что в скором времени они будут настроены против нее. В Голландии и Бельгии она обратила внимание на то, что незнакомые люди уже знали о ее деле и делали своеобразные намеки; «я это больше чувствовала, чем ясно видела». Наконец, она уехала в Америку, где поступила на должность гувернантки. Едва она успела отправить несколько писем в Европу, как и там начались преследования; по видимому, ее письма и деньги похищались. Так как она убедилась в том, что, не имея специального образования, она не сможет получить лучшего места, она решила начать заниматься в высшем учебном заведении. Она весьма энергично и умно привела этот план в исполнение, учась в разных университетах, несмотря на то, что и там на нее клеветали и чинили ей препятствия; например, когда она однажды вывихнула ногу, окружающие говорили, что, по всей вероятности, какие-то причины сексуального характера заставляют ее лежать. Ее спросили также обиняком, не больна ли она сифилисом. Уже в Америке она выпустила первое издание брошюры, направленной против германских судов; теперь она выпустила второе издание этой брошюры, которая наполнена ее бредовыми идеями. Когда весной 1908 года она поссорилась с домовладелицей из-за разбитого стекла, то она вообразила, что ей угрожает опасность быть интернированной вследствие этого в психиатрическую больницу; она бежала оттуда и закончила свое образование в другом университете в удивительно короткий срок magna cum lauda