Псевдо - [34]

А ещё рассуждения о Сверхбоге показались мне непонятными, хотя точно помню, что мысль была ясная, когда писал. А как показалось вам?

Пишите мне по адресу: [email protected]

Адрес настоящий. Отвечу всем. А то и встретимся, попиздим, потусуемся. Пивка попьём. А можно и чем-нибудь интеллектуальным заняться. Словом, пишите.

Существуют женщины, которых с первого взгляда хочется выебать. К чему это я?

И ещё апостол Иуда сказал ещё, а Христоска выстрелил в воздух из пневматического ружья. Так развлекаются боги. И птица Сирин упала к его ногам.

Тесею же приснился намедни удивительный сон, будто он румынский кинематографист и снимает кино про вторую мировую войну по роману Юрия Шапорина «Горячий снег». Фильм начинается с того, что кудрявый Мэо (барабанщик Другого оркестра и писатель-прозаик) долго смотрит в сторону горизонта, а потом говорит: «Мне скучно бес…» В этот миг происходит взрыв, и на берегу появляется какая-то голая баба и, нагло улыбаясь, ожесточённо чешет себе пизду.

Тесей проснулся и вышел на балкон. Пахло псиной и весной. Снег ещё не растаял.

У Сергея Спирихина в холодильнике жил, надо сказать, снеговик. Тесей приехал к нему в гости и попросил продать снеговика. Сергей Спирихин долго ломался, но потом всё-таки своё согласие дал.

Тесей взял снеговика за белые руки, отвёл на Троицкий мост и сбросил в Неву, где снеговая бедняжка и нашла свой конец.

(Когда я приду домой, я посвящу вас в тайну романа «Псевдо». Тайна сия малоинтересна теперь для меня, но между мною и вами, милостивые государи читатели, кажется, всё-таки есть небольшая разница. К лучшему обстоятельство оное, или же нет, а только, благороднейшая Екатерина Матвеевна, великодушно простите, вынужден я прервать этот сладостный словоблудный поток.)

Так вот нашла конец свой снеговая бедняжка наша. Почила в Неве в то время, как месяца четыре назад апостроф Мила сказала, что я похож на Рембо, но второй будет чуток поталантливей.

Мила умна, а у Ленки красивые ноги. Иногда же мне кажется наоборот: Мила глупая, хоть и вся состоит из сплошного секса, а Ленка — умница и красавица. А с Ирой мы завтра поедем смотреть новую базу для репетиций. (На ходу я ещё никогда не писал.) Что ты об этом думаешь, Митя Кузьмин? Гаврилов часто говорит чересчур громко. Я думаю, что в этом ты согласен со мной, Митя Кузьмин. Как ещё? Всё понятно в кругу своих. И в этом есть своя сермяжная правда, правда Митя Кузьмин? Мириам, Галь… Одним словом, мой друг Хорхе Луи Сальвадор вдали.

Самое страшное во всей нашей мудацкой, трижды выебанной и высушенной жизни то, что мне хуёво, и всем хуёво, всем больно, но никто друг о друге и знать не желает. Блядь! И ведь всем всё понятно, и можно даже сказать, что я банален или ещё какую хуйню. А вы вот так же, как я, скажите, пиздюки ёбаные, имея такой же, как я, интеллект и такое же богатство духовное в сокровищнице, в сущности, всё равно нищей душонки, и такие же руки нежные, и язык, и хуй как хуй. Вот так же вы, блядь, скажите! Ведь ни хуя! Все себя умней друг друга считают.

Мне больно и хуёво до такой степени, что я чуть на стену не лезу, и всего-то мне нужно, чтоб хорошо всё стало, стало совсем. И чего же ещё желать? Хочу, чтобы Добридень счастлива была, чтобы Леночка моя не грустила (единственная Леночка моя). Чтобы… (что на самом деле я клёвый, а не говно вовсе).

А Добридень не понимает, какой я классный. Все вы, блядь… Что вы понимаете? Я читаю вам рассказы, пишу всякие музычки, — и вы всё это читаете, слушаете, хвалите (как будто, блядь, похвала мне ваша нужна), а помощь всё не приходит!!! Никто, никто не хочет понять, что никакое искусство, ёб вашу мать, здесь не при чём! Что оно, искусство, блядь, вообще никогда не при чём! Говно всё это — искусство!

Никто не хочет понять, что вся эта злоебучая творческая продукция — это всего лишь мой индивидуальный SOS!!! Но никто не приходит…

И пишешь снова, пишешь опять, думаешь, что теперь-то уж их (вас) прошибет, теперь-то уж поймут, теперь уж спасут меня… и хуй мне!.. Хуй! Огромный толстый хуище в жопу неразработанную мою!

И лезет хуища эта сквозь всё тело, все внутренности, пробивается в мозг, и тонут все мысли в беспощадной сперме его.

И при чем, при чем же здесь книги, Митя? Опомнись, какие книги, какое, на хуй, искусство! Я сам филологом без пяти минут был. На часах стоял за пять минут ещё до того. Стоял в очереди за пятью минутами счастья как-я-хочу. А хочу-то я всего лишь девочку мою единственную и любимую. Лечь с ней, уснуть, обнявшись, или смотреть в темноте друг другу в глаза, и чтобы тихо было, не было вокруг никого, а всё равно говорили шёпотом. Где ты, малыш? Как зовут тебя? Кто ты? Когда? Девочка, девочка, девочка, девочка, девочка, девочка, девочка…

Господи, попались мы с тобой. Иначе говоря, меня и господи за жопы взяли. Кто взял? Хуй знает…

Ходили мы с Дуловым, ходили с другом моим, почём-всё-нам-нипочем грузили друг друга зря. Расстались около часа ночи. И Дулов-апостол молвил впотьмах: «Всё-таки, Скворцов, ты прав, конечно». В чём прав? В чём прав Скворцов-апо-СТОЛ — об-стол? Ёб твою мать! В чём?