Прыжок за борт - [77]

Враг, видимо, был разбит наголову. Дорамин, неподвижно сидевший на склоне холма под дымом пушек, медленно растекавшимся над его большой головой, встретил новость глухим ворчанием. Узнав, что сын его невредим и гонит врага, он безмолвно попытался встать; слуги поспешили к нему на помощь; поддерживаемый под руки, он с величайшим достоинством удалился в тенистое место, где улегся спать, с головы до ног закрытый куском белого полотна.

Патюзан был охвачен страшным возбуждением. Джим говорил мне, что, поворачиваясь спиной к тлеющему частоколу и полуобгоревшим трупам, он мог видеть с холма, как время от времени на открытые площадки перед домами по обеим сторонам реки суетясь выбегали люди и через секунду снова скрывались. Снизу слабо доносился оглушительный грохот гонгов и барабанов. Развевались бесчисленные флаги, словно маленькие белые, красные, желтые птицы, под коричневыми крышами.

— Должно быть, вы были в восторге? — прошептал я, заражаясь его волнением.

— Это было… грандиозно! Грандиозно! — громко воскликнул он, широко раскинув руки.

Этот жест меня испугал, словно я увидел, как он открывает тайны своего сердца сиянию солнца, угрюмым лесам, стальному морю. Внизу город отдыхал на берегах задремавшей реки.

— Грандиозно! — повторил он шепотом самому себе.

Действительно это было грандиозно — успех, завоеванная земля, по которой он ступал, слепое доверие людей, вера в самого себя, вырванная из огня… Все это, как я предупреждал, умаляется в моем рассказе. Не могу передать вам словами впечатление полного его одиночества. Знаю, конечно, что там он был оторван от себе подобных, но скрытые в нем силы заставили его так близко войти в окружающую его жизнь, что это одиночество казалось лишь следствием его могущества. И величие его подчеркивалось одиночеством. Никого, с кем бы можно его сравнить, не было, словно он был одним из тех исключительных людей, о которых следует судить лишь по величию их славы; а слава его, прошу помнить, гремела на много миль вокруг. Вам пришлось бы грести, работать баграми или проделать долгий трудный путь, пробиваясь сквозь джунгли, чтобы не слышать ее голоса. Голос этот не был трубным гласом той порочной богини, которая нам всем известна, не был наглым и бесстыдным. Он был окрашен безмолвием и мраком страны, не имеющей прошлого, — страны, где этот голос был единственной правдой каждого преходящего дня. В нем чувствовалось что-то от того безмолвия, которое сопровождало вас в неисследованную глубь страны; он неустанно звучал подле вас, всепроникающий и настойчивый, срывался с уст шепчущих людей, исполненный изумления и тайны.

ГЛАВА XXVIII

Шериф Али, потерпев поражение, бежал из страны, а когда жалкие забитые жители стали выползать из джунглей и возвращаться в свои разрушающиеся дома, Джим по совету Дэна Уориса назначил старшин. Так он стал фактическим правителем страны.

Что касается старого Тунку Алланга, то вначале страх его не имел границ. Говорят, что, узнав о победном штурме холма, он бросился ничком на бамбуковый пол в своей зале и пролежал неподвижно всю ночь и целый день, испуская стоны, столь страшные, что никто не осмеливался подойти к его распростертому телу ближе, чем на расстояние копья. Он уже видел себя изгнанным из Патюзана, видел, как скитается, всеми брошенный, оборванный, без опиума, без женщин и приверженцев, — легкая добыча для первого встречного. За шерифом Али придет и его черед, а кто может противостоять штурму, которым руководит такой дьявол? И действительно, он был обязан жизнью и тем престижем, какой у него оставался во время моего посещения, только представлению Джима о том, что справедливо. Буги горели желанием отомстить за старые обиды, а бесстрастный старец Дорамин питал надежду увидеть своего сына правителем Патюзана. Во время одного из наших свиданий он умышленно намекнул мне на эту свою тайную мечту. Поразительно, с каким достоинством и осторожностью он коснулся этого вопроса.

Сначала он заявил, что в дни своей юности он не дал пропадать своей силе даром, но теперь состарился и устал. Глядя на его внушительную фигуру и надменные маленькие глазки, бросавшие по сторонам зоркие, испытующие взгляды, вы невольно сравнивали его с хитрым старым слоном; медленно поднималась и опускалась широкая грудь, словно дышало спокойное море. Он утверждал, что безгранично доверяет мудрости туана Джима. Только бы добиться обещания! Одного его слова было бы довольно!.. Его молчание, тихий рокот его голоса напоминали последние усилия затихающей грозы.

Я попытался увильнуть. Это было нелегко, так как не могло быть сомнений в том, что власть была в руках Джима; казалось, в этом новом его окружении не было ничего, чего бы он не мог удержать или даровать. Но это, повторяю, было ничто по сравнению с мелькнувшей у меня мыслью: я подумал, что Джим очень близко подошел к тому, чтобы обуздать, наконец, свою судьбу.

Дорамин тревожился о будущем страны, и меня очень удивил оборот, какой он придал разговору. Страна остается там, где положено ей быть, но белые люди, сказал он, приходят к нам, а затем уходят. Те, кого они покидают, не знают, когда им ждать их возвращения. Они уезжают в свою родную страну. Так поступит и этот молодой человек…