Прыжок за борт - [36]

Он сидел передо мной, веря, что возраст и мудрость найдут, чем спасти от мучительной истины; он дал мне заглянуть в свою душу, и я увидел юношу, попавшего в дьявольскую переделку, услыхав о которой седобородые старцы будут торжественно покачивать головами, скрывая улыбку. А он размышлял о смерти. Да, об этом ему приходилось думать, ибо он считал, что спас свою жизнь, когда все очарование ее потонуло в ту ночь имеете с судном. Что может быть более естественным? Было трагично и немного смешно вслух взывать к состраданию, и чем я был лучше всех остальных, чтобы отказать ему в жалости? И пока я глядел на него, клубы тумана затянули просвет, и раздался его голос:

— Я был так растерян… кто мог ожидать того, что произошло? Это не похоже было на сражение.

— Да, — согласился я.

Он как-то изменился, словно внезапно возмужал.

— Не было уверенности, — прошептал он.

— А! Так вы не были уверены, — сказал я.

Слабый вздох, вспорхнувший, словно птица в ночи между нами, умиротворил меня.

— Да, не был, — мужественно признался он. — Это как-то походило на ту чертовскую историю, какую они изобрели: не ложь и в то же время не правда. Настоящую ложь сразу узнаешь. А во всем этом ложь от правды отделяло нечто более тонкое, чем лист бумаги.

— А вам нужно было больше? — спросил я. Но, кажется, я говорил так тихо, что он не слышал моих слов. Он выставил свой довод с таким видом, словно жизнь — сеть тропинок, разделенных пропастями. Голос его звучал рассудительно.

— Допустим, что я не… я хочу сказать, допустим, я бы остался на борту судна. Отлично. Долго бы я там продержался? Скажем, минуту, полминуты. Послушайте, ведь тогда казалось очевидным, что через тридцать секунд я буду за бортом; и вы думаете, я бы не завладел первым, что попалось бы мне под руку: веслом, спасательным кругом, решеткой, — чем угодно. Вы бы так не поступили?

— Чтобы спастись, — вставил я.

— И я хотел бы спастись, — воскликнул он. — А этого желания не было, когда я… — он передернулся, словно готовясь проглотить какое-то отвратительное лекарство… — прыгнул… — произнес он с судорожным усилием, а я пошевельнулся на стуле, будто его напряжение передалось мне.

— Вы мне не верите? — вскричал он. — Клянусь!.. Черт возьми! Вы меня сюда позвали, чтобы я говорил и… вы сказали, что будете верить.

— Конечно, я верю, — поспешил я сказать серьезным тоном, сразу его успокоившим.

— Простите, — бросил он. — Конечно, я бы не говорил об этом с вами, если бы вы не были порядочным человеком. Я должен был знать… Я… я тоже порядочный человек…

— Да, да, — поспешно проговорил я.

Он посмотрел на меня внимательно из-под полуопущенных век, потом медленно отвел взгляд.

— Теперь вы понимаете, почему я в конце концов не… не покончил с собой. Я не боялся того, что сделал. Ведь если бы я и остался на судне, я приложил бы все силы, чтобы спастись. Бывало, что люди держались на воде — в открытом море несколько часов, и их подбирали целыми и невредимыми. Я мог продержаться дольше, чем многие другие. Сердце у меня здоровое.

Он вынул из кармана правую руку и ударил себя кулаком в грудь; удар прозвучал, как заглушённый выстрел в ночи.

— Да, — сказал я.

Он задумался, слегка расставив ноги и опустив голову.

— Один волосок, — пробормотал он, — один волосок отделял одно от другого. И в то время…

— В полночь не легко разглядеть волосок, — вставил я (признаюсь — раздраженно). Вы понимаете, что я подразумеваю под солидарностью людей одной профессии? Я был против него озлоблен, словно он обманул меня — отнял у меня прекрасный случай укрепить иллюзию, лишил общую нашу жизнь последнего ее очарования.

— И поэтому вы покинули судно немедленно.

— Прыгнул, — резко поправил он меня. — Прыгнул, заметьте! — повторил он, придавая этому слову какое-то особое значение. — Быть может, тогда я не видел. Но в этой лодке времени у меня было достаточно, а света сколько угодно. И размышлять я мог. Никто бы не узнал, конечно, но от этого мне было не легче. Вы и этому должны поверить. Я не хотел этого разговора… Нет… Да… Не стану лгать… Я хотел его, единственное, чего я хотел! Вы думаете, что вы или кто-нибудь другой мог бы заставить меня говорить, если бы я… Я не боюсь слов. И думать я не боялся. Я не собирался бежать. Сначала… ночью, если бы не эти парни, я, может быть… Нет, клянусь! Этого удовольствия я не намерен был им доставить. Они придумали целую историю и, пожалуй, в нее верили. Но я знал правду и должен был жить с нею, победить ее один. Я не хотел подчиняться такой проклятой несправедливости! В конце концов что это доказывало? Я был чертовски подавлен. Жизнь мне надоела, сказать вам по правде, но что толку было отступать таким образом? Я думаю… я думаю, что это не был бы конец…

Он ходил взад и вперед, но, произнеся это последнее слово, остановился передо мной.

— А как думаете вы? — спросил он пылко.

Последовала пауза, и вдруг я почувствовал такую глубокую и безнадежную усталость, словно его голос пробудил меня от сна и вернул из странствий по бескрайней пустыне, необъятность которой истерзала мою душу и истомила тело.

— Не был бы конец, — упрямо пробормотал он немного спустя. — Нет! Нужно было это пережить… одному пережить… ждать другого случая… найти…