Прыжок во тьму - [84]

Я заявил, что ни одну организацию я не знаю и ни с кем, кого назвал Фиала, не имел никаких дел.

Фиала стал горячиться:

— Я говорил тебе об этом, сообщал, ты об этом знаешь, не отрицай!

Я снова ответил, что ничего не знаю, а если он об этом говорил, то, вероятно, говорил кому-то другому, а не мне.

Фиала начал ругаться, сетуя на то, что я все сваливаю на него. На дальнейшие его выпады и обвинения я не отвечал.

Комедия, которую хотели сыграть гестаповцы, не удалась. Уходя, я сказал гестаповцам с иронией:

— Посадите Фиалу ко мне в камеру.

Конвоировал меня Смола. Я спросил его, зачем они затеяли эту комедию.

— Хотели проверить, точно ли тебе известно, что Фиала служит в гестапо, а заодно выяснить, обо всем ли им рассказал Фиала.

— Вот как? Ну что ж, задумано было неглупо.

Допросы следовали один за другим. Один тяжелее другого.

Теперь трудно вспомнить все очные ставки, которые мне устраивали: помню допрос с Бедржихом Штястным, с Яковленком, с Ржахом, с Яшеком и другими. О каждом из этих допросов можно было бы много написать. Все они свидетельствовали о том, как изощренно действовало гестапо с помощью Фиалы и других подобных агентов и как умели вызвать недоверие к руководству, в том числе и ко мне. Разбить это недоверие, сорвать планы гестапо и помешать дальнейшим арестам — вот главная задача, которую я ставил перед собой.

Нельзя описать то душевное состояние, то нервное напряжение, которое испытывает человек на допросах. Ведь лишнее слово, сорвавшееся с языка, решало судьбу не одного человека, а многих, вставал вопрос о их жизни и смерти. Чтобы все это понять, нужно самому пережить подобное.

Тебя вызывают на допрос. Перед тобой стоит товарищ, который полностью доверял и доверяет тебе, товарищ, с которым ты работал еще до войны или теперь, во время оккупации. Глаза, напряженно уставленные на тебя, говорят прежде, чем каждый из нас произнесет слово. Каждый из нас хочет знать, что будет дальше. Глаза говорят о многом! Самые тяжелые моменты напряжения перед первым вопросом. В большинстве случаев я не давал товарищам говорить, старался на вопросы отвечать быстро, чтобы дать определенное направление дальнейшему ходу следствия, чтобы направить их ответы. В какой-то степени правдоподобные ответы нужно было держать наготове. Взвешивать каждое слово, помнить о том, что в тылу у нас враг, которому мы полностью доверяли, а он у этой своры гестаповских палачей выполнял роль доносчика.

Гестапо имело определенный опыт в борьбе с коммунистами. Его агенты действовали целенаправленно, стремились раскрыть всю организационную сеть — от распространителя печати и связного до руководящих товарищей. Они берут организацию под наблюдение, следят за ее деятельностью в течение нескольких месяцев, пока не раскроют всю сеть. В их распоряжении весь государственный аппарат, на них работают агенты и провокаторы. Ни одна нелегальная партия, несмотря на все принятые конспиративные меры, не может быть гарантирована от проникновения в ее ряды ненадежных людей, предателей и агентов. Если бы она замыкалась сама в себе, она не могла бы влиять на массы, не могла бы проводить работу с массами, не могла бы завоевать доверие широких слоев народа, не могла бы его вести за собой и руководить им. Она превратилась бы в секту, стала бы группой заговорщиков, которые только перешептывались бы и ничего больше.

Для слежки за людьми гестапо использовало все средства. Его агенты — это не люди в колпаках, заметные с первого взгляда. В гестапо умели отыскивать таких людей, нащупать слабинку арестованного и с помощью пыток принудить сотрудничать с ними. Большинство арестованных отказывалось, но случаи с Воградником, Клейном и прежде всего с Фиалой показывают, что это им иногда удавалось. Средневековые инквизиторские пытки в комбинации с тонким психологическим воздействием и использованием медицинских средств — вот формы и способы ведения их следствия. Это была машина, неумолимо двигавшаяся в определенном направлении. «Так ты говоришь нет?» Избиение. «Был ли ты тогда-то и тогда-то в таком-то часу с тем-то и с тем-то? Что, не был?» Опять избиение, и так все время. Единственная возможность уберечь себя от нее — сбить их с толку, разрушить весь метод, перевести вопросы на другую колею.

В Панкраце я имел возможность обменяться несколькими словами с товарищем Карелом Вопалкой. Это произошло незадолго до его освобождения.

Карела Вопалку я знал еще с довоенного времени.

Я быстро рассказал ему о себе. Самым тяжелым для меня было то, что на свободе Фиала и другие агенты гестапо распространяют лживые слухи, пытаясь меня скомпрометировать.

— Передай товарищам, что Фиала предатель, выступающий под разными именами: он Войта, Иван, Рихард, Тонда, Ладя, Ярка, а по паспорту — Калина.

НА ВОСТОКЕ СВЕТАЕТ

В эти ненастные дни пришла радостная весть: вспыхнуло Словацкое национальное восстание, народ поднялся на открытую борьбу против оккупантов. Благодаря Миреку Крайзлу это известие мгновенно облетело дворец Печека и Панкрац. В глазах заключенных засияла радость: настоящая вооруженная борьба началась. Гестаповцы во дворце Печека ходили подавленные: они понимали, что их конец неизбежен. Всюду обсуждали, что будет дальше. Кое-кто эти разговоры подслушивал: они следили друг за другом. То же самое происходило и в Панкраце. Вдруг выяснилось, что многие немецкие надзиратели знают чешский язык. Да и остальные стали относиться к заключенным «доброжелательно».