Прыжок в прошлое - [89]

Чтобы как-то отвлечь детей от грустных мыслей, доктор Дайер повел их на прогулку по Лондону. Он получал огромное удовольствие от языка, еды и обычаев восемнадцатого века и сокрушался, что у него нет с собой фотоаппарата. Ему нравилось имитировать преподобного: «Право слово!» – или при обращении к официантке в дешевом ресторане, который рекомендовал сэр Ричард, сказать: «Я люблю незамысловатую пищу, мадам. Принесите мне пирог со свининой и взбитые сливки!». Это развеселило даже Питера. Они сидели в кофейне и слушали, как гуляки и денди обмениваются остротами, а литераторы ведут серьезные споры. Они смотрели, как джентльмен нюхает табак и размахивает пышным кружевным носовым платком, а леди бросает обольстительные взгляды на своего кавалера поверх порхающего расписного веера. Им очень нравились экстравагантные туалеты, но не нравилось, как пахнут одетые в них люди. Они наблюдали за жизнью улицы из наемной кареты, а однажды даже из портшеза.

Однажды вечером, гуляя по лабиринту узких улиц позади собора Святого Павла, доктор Дайер заметил, что в городе очень много церквей.

– Вон сколько шпилей вздымается к небесам… а в наше время на их месте сплошь банки и страховые компании. Слава Богу, что собор Святого Павла пережил Вторую мировую войну…

– Как мне плохо от того, что должно произойти в будущем, – сказал Питер. – Мы рассказывали преподобному Ледбьюри, что Америка стала сверхмощной страной. – Вы бы посмотрели на его лицо! А Кэйт поведала Эразму Дарвину о том, что его внук вошел в историю… Но так не хочется думать о Первой мировой войне, и о Второй, и о холокосте, и о Хиросиме… правда, хорошо было бы этого не знать. И так хочется понять, можно ли все это остановить.

– Папа, – сказала Кэйт, – как ты думаешь, не навредит ли нашему времени то, что мы сейчас здесь находимся?

– Не знаю. Полагаю, мы это поймем, когда вернемся назад. Есть одно обстоятельство, которое меня действительно беспокоит. Помните, браконьер попал в двадцать первый век в день скачек, 26 июля?

– Да. И что же…

– Я прибыл вместе с браконьером двадцать первого – и вот что важно было бы понять: сколько браконьеров и антигравитационных аппаратов побывали здесь между 21 и 26 июля? Подумайте об этом.

Кэйт и Питер остановились и, нахмурившись, посмотрели друг на друга.

– Но ведь это невозможно! – удивился Питер.

– У меня от этого голова разболелась, – сказала Кэйт. – Это уж точно против всех законов природы, или физики, или чего-то еще…

– У меня есть лишь два объяснения, но ни одно меня не успокаивает. Первое: в эти пять дней существовали дубликаты браконьеров и антигравитационных аппаратов. Второе отсылает к гипотезе о параллельных мирах. Чтобы избежать такой временной аномалии, а именно это и случилось сейчас, Вселенная как бы расщепляется. Другими словами, возвращаясь назад во времени вместе с браконьером, я несу ответственность за создание дубликата Вселенной.

– Ты хочешь сказать, что существует Вселенная, где мы с Питером находимся в 1763 году, не надеясь вернуться назад, и существует другая, где есть ты с антигравитационным аппаратом?

– Именно так.

– Тогда то же самое произошло во время нашего прибытия сюда! – воскликнул Питер. – Была одна Вселенная, в которой Кэйт и я покинули вашу лабораторию и вернулись на ланч, и другая, в которой мы отправились назад во времени…

– Вот-вот, – сказал доктор Дайер. – Но надо выбирать – или дубликат браконьера, или дубликат Вселенной. Хотя, без сомнения, существует и другое объяснение, просто мы еще не знаем…

– Я проснусь и пойму, что все это приснилось… – сказала Кэйт.

– Хотелось бы! – улыбнулся доктор Дайер.

Доктор Дайер очень нравился Питеру, но когда они оказывались втроем, он не чувствовал себя так свободно, как наедине с Кэйт. И разумеется, присутствие отца Кэйт только подчеркивало отсутствие его отца.

Хотя они были постоянно чем-то заняты, для Питера время текло очень медленно, как во сне. Мысли о Гидеоне не оставляли его. Мальчик с нетерпением ожидал вестей от короля, корил себя за то, что его друг оказался в столь бедственном положении.

Именно в эти долгие дни ожидания они решили рассказать Сидни и Ханне всю правду о себе. Они рассказали и Джеку, но тот ничего не понял и пошел играть в кегли, которые ему подарил его дядя. Поначалу Ханна спокойно восприняла эти новости, но спустя полчаса у нее началась истерика. Однако рюмочка лучшей мадеры сэра Ричарда успокоила ее, и она заявила, что всегда находила манеры Питера и Кэйт странными, а по поводу их кроссовок сказала, что разочарована тем, какую некрасивую обувь будут носить в будущем.

Пришлось долго убеждать Сидни, что они говорят правду, поскольку тот подозревал, будто Питер хочет его одурачить. Кэйт попросила сэра Ричарда подтвердить правдивость их истории, и когда он это сделал, Сидни страшно разозлился, из-за того, что ему не рассказали все с самого начала.

– Вы что, не могли доверить мне свой секрет? Вы играли со мной, мистрис Кэйт! Вы не могли не заметить, что моя симпатия к вам возрастает день ото дня. Почему же в вашем сердце не нашлось участия ко мне? Почему вы не сказали, что мои надежды беспочвенны!