«Прыжок на юг» - [16]

Дорохов взял трубку. Звонил Громов. По мере того, как капитан излагал обстоятельства неудавшегося визита к Вербицкому, широкие с густой проседью брови генерала медленно, словно снежные лавины, наползали на глаза.

— Вызовите милицию, — коротко, не задавая никаких вопросов, приказал он.

Едва положил трубку, как в дверь постучали. Вошел лейтенант Козлов, оперативный работник Управления. Четко козырнув, он протянул пакет.

— Разрешите идти, товарищ генерал?

— Да!

Дорохов вскрыл пакет, из него выскользнула большая свежеотпечатанная фотокарточка, затем — вторая. Генерал взял первую. На фотокарточке — кусок асфальтированного шоссе, кювет и съехавшая в него передними колесами, накренившаяся «Волга». Дорохов взял вторую фотокарточку. Та же «Волга», но только внутри. На переднем сиденьи, справа — человек с низко опущенной головой, возле правого виска большое черное пятно и от него по щеке извилистая полоска. Генерал положил фотокарточки на стол и вынул из пакета вчетверо сложенный лист. Это был рапорт о ночном нападении на шофера таксомоторного парка.

...Слушая доклад Громова, генерал слышал не все.

Вербицкий убит — это ясно. Но почему убит? Кем? Тем, который пришел из-за рубежа или его помощниками? Шофер тоже «им» или «ими». Вербицкий мертв, шофер — в глубоком шоке. Свидетелей пока никаких...

Вербицкий был иностранным агентом — это ясно, но во имя чего принесен он в жертву, что побудило к убийству? Боязнь провала?

В шифрограмме сказано: «А» отпало, в ближайшее время реализую «Б»... Что значат эти литеры? Безусловно, что «А» имеет связь с Вербицким. А может быть, «А» — он сам? Дорохов потер пальцами виски, закурил.

— Вы уверены, капитан, что в то время, когда вы приходили к Вербицкому, вас не видел, ну, допустим, убийца?

Громов ответил не сразу. Память восстанавливала картины всего виденного в тот день. «Улица была пустынна. Несколько рабочих грузили кирпичи... Я видел их лица», — думал Громов. И вдруг обожгла мысль: «Когда вышел из ворот, кто-то быстро, а может быть, это сейчас кажется — быстро, вошел в соседнюю калитку»...

— Не уверен, товарищ генерал! Даже думаю, что видел.

Брови Дорохова поднялись.

— Вот как?! Почему так думаете?

— Когда я вышел из подъезда Вербицкого, кто-то быстро вошел в соседний двор.

— И вы не поинтересовались? — голос Дорохова прозвучал сурово.

— Я не придал этому значения, товарищ генерал.

— Второй раз вы допустили ошибку. Вы это понимаете, капитан? — почти по слогам произнес Дорохов.

— Понимаю, товарищ генерал. — Лицо Громова вспыхнуло.

— То, что вы знаете «его» в лицо, — палка о двух концах. Он ведь тоже вас знает. Теперь в этом нет сомнения. Чтобы ошибка не повторилась, вы должны выйти из игры...

Громов побледнел.

— Но, — продолжал генерал, — предварительно вы поможете в идентификации личности истинного нарушителя и того, кто подозревается нами. Встреча с подозреваемым будет организована в ближайшее время.

— Значит... — начал было Громов.

— Значит, мы нащупали его. Но версия — это еще не истина. Нам нужно уточнить. Одним словом, ждите вызова.

Глава пятая

«Сволочная штука — аппендицит»

Протасов плотно прикрыл дверь телефонной кабины, набрал номер.

— Будьте добры, попросите майора Глазунова. Скажите: Протасов. Пожалуйста!

Было слышно, как трубку положили. Немного погодя мембрана кашлянула и донеслось:

— Глазунов у телефона!

— Петя, здравствуй, друг! Выручай! — Помолчал, слушая ответное приветствие. — Да нет, не деньгами! У меня еще целая куча аккредитивов. От тоски-кручинушки спасай! Чем? А вот чем: есть у меня два билета на ипподром. Шесть заездов! Приезжай, а? Приедешь? Жду у входа. Начало через час. Жду!

Повесив трубку, Глазунов тотчас взял ее снова и набрал номер:

— Дежурный? Запишите: отлучаюсь на ипподром.

— Что-то Хворостов и Крюков исчезли? — спросил Протасов, когда они возвращались с ипподрома. — Совсем обирючились!

— Не в этом дело, — ответил Глазунов. — И рад бы в рай, да грехи не пускают. Полеты.

— А ты?

— Я? — Глазунов весело блеснул глазами. — Я сейчас, как товар в магазине, который отложен покупателем: и продать нельзя, и покупатель не приходит.

— То есть?

— Разрешение на перевод к брату получено. Машину сдал. Чемоданное настроение, но пока задержка...

— За чем же остановка? — спросил Протасов, зевая.

— Главный не подписал, в отъезде.

Несколько минут шли молча.

Сентябрьский, еще не набравший силы ветерок, лениво мел по асфальту золотую листву, сгоняя ее к кромке тротуара.

— Да-а, — вздохнув, начал Протасов, — через несколько дней и я уеду.

— На Чукотку?

— Нет. Туда мне еще рано. Поеду опять на юг. Нужно немного встряхнуться. Кстати, я ведь еще прописан там...

— Это правильно. Вид у тебя, Гриша, очень усталый, изможденный, — сочувственно сказал Глазунов. — Куда же ты решил двинуть?

— Пока не решил. Одним словом, к морю. Осточертело мне здесь. Скука. Хорошо еще, что встретил вас тогда на стадионе. И странное дело, не знаю, как тебе, Петя, а мне кажется, что мы с тобой сто лет знакомы...

— Мне тоже, — улыбнулся Глазунов.

— А ведь на самом деле знаем друг друга без году неделя... На стадионе — раз, — он загнул один палец, — потом еще так же — два, в музкомедии — три и сегодня — четыре. Четыре раза всего виделись с тобой.