Прыжок через невозможное - [58]

Мария Валевская

Адъютант Привалова, молодой щеголеватый капитан, стараясь не мешать генералу, долго связывался по телефону с начальником дороги. Когда ему наконец удалось это, он доложил:

— Кравченко у телефона, товарищ генерал.

Привалов нетерпеливо взял трубку.

— Приветствую вас, товарищ Кравченко! Говорит Привалов. Я все по тому же вопросу. Помните наш последний разговор? Ну, как там у вас дела? В порядке? Полагаете, что они вполне справятся со своей задачей? Очень хорошо. Благодарю вас, Тарас Андреевич!

Генерал положил трубку на рычажки телефонного аппарата и приказал адъютанту вызвать Муратова.

Спустя несколько минут полковник был уже у дверей его кабинета.

— Прошу! — кивнул ему Привалов. — Присаживайтесь.

Полковник сел против Привалова, выжидательно поглядывая на генерала из-под густых, нависающих бровей. Привалов, видимо, был в хорошем настроении. Глаза его весело поблескивали, в уголках губ притаилась улыбка.

— Майора Булавина можно поздравить, — не без удовольствия произнес он, делая какую-то пометку в своем настольном блокноте. — План его удался как нельзя лучше. Депо станции Воеводино вот уже третий день выполняет усиленные перевозки, обходясь только своим паровозным парком. Начальник дороги не сомневается, что они и в дальнейшем справятся с этой задачей.

— Большое дело, конечно, — согласился полковник, — однако это лишь часть плана Булавина…

— Большая часть! — поправил Муратова Привалов. — Если Булавин не ошибся в оценках производственных возможностей железнодорожников Воеводино, не ошибается он и в оценке Гаевого. Не такая уж это загадочная фигура.

Полковник хотел заметить что-то, но Привалов недовольным жестом остановил его:

— Я знаю вашу недоверчивость, товарищ Муратов, и догадываюсь, что вы сможете возразить мне, но я не за этим вас вызвал. Есть дела поважнее. Мы ведь приняли решение помочь Булавину имитацией активных действий на Озерном участке железной дороги. Доложите, что уже сделано в этом направлении.

— В депо Озерной переброшена часть резервных паровозов, предназначавшихся раньше для станции Воеводино. Пущены также два эшелона с войсками. Есть основание предполагать, что это привлекло внимание вражеской разведки.

— Что дало повод к таким выводам?

Полковник достал из папки какую-то бумагу и протянул ее Привалову:

— Нам только что удалось расшифровать радиограмму немецкого агента, обосновавшегося на станции Озерной. Из текста ее следует, что участившиеся за последнее время налеты авиации на Озерную — результат его донесений.

Генерал торопливо пробежал глазами короткий текст радиограммы и спросил:

— А этого агента удалось обнаружить?

— Наши работники запеленговали его рацию и точно знают теперь местонахождение этого агента. Он может быть схвачен в любую минуту.

Генерал удовлетворенно кивнул головой:

— Ну, а как обстоит дело с семьей Глафиры Марковны Добряковой?

— Сестры Добряковы, как теперь уже совершенно точно установлено, к тайной переписке Гаевого с «Тринадцатым» не имеют прямого отношения. Не причастен к этому никто и из членов их семьи. Заинтересовались же мы, как вам известно, их знакомой, Марией Валевской, обучающей внучку Глафиры Марковны Добряковой игре на пианино.

— Эта Валевская имеет, стало быть, возможность часто бывать у Добряковых?

— Да, почти каждый день.

— В какие же примерно часы дает она уроки внучке Добряковой?

— Обычно с десяти до двенадцати.

— А когда разносят почту в городе?

— Тоже примерно в эти часы.

— Случайное это совпадение?

— Думается, что нет.

Адъютант Привалова принес срочные документы для подписи. Недовольный тем, что его прервали, генерал подписал только одну бумагу, а с остальными приказал зайти позже. И как только адъютант вышел, спросил Муратова:

— А вы догадываетесь, каким образом Валевская может иметь доступ к переписке Добряковой?

— Я представляю себе это следующим образом, товарищ генерал, — ответил полковник Муратов. — Валевская почти свой человек в семье Добряковых, и от нее там нет секретов. Письма Марии Марковны, конечно, не скрывают от нее, тем более, что сестра Глафиры Марковны, видимо, по совету Гаевого, регулярно передает приветы Валевской.

— Ну, хорошо, допустим, что все это именно так, — согласился генерал, — но ведь Валевская на глазах у всех может прочесть только открытый текст этих писем. Не берет же она их домой, чтобы скопировать шифрованную запись?

— Ей и не нужно этого, товарищ генерал, — убежденно заявил Муратов. — Обратили вы внимание, что невидимый шифр Гаевого на письмах Марии Марковны обнаруживается только после фотографирования?

— Да-да, — оживился Привалов, — это верная догадка! Валевская, следовательно, только фотографирует письма Марии Марковны, а уже затем у себя дома, отпечатав пленку, производит расшифровку. Сфотографировать же их незаметно при нынешней технике микрофотографии не составляет для нее никакого труда. Фотоаппаратик Валевской вмонтирован, наверно, в ее медальон или, может быть, в перстень на пальце. В общем — дело это не хитрое.

— Для опытного шпиона это не представляет, конечно, никакой трудности, — подтвердил мнение генерала Муратов. — А свои шифровки наносит Валевская на письма Добряковой и того проще. Они ведь у нее на обратной стороне почтовых марок. Ей достаточно лишь отклеить обычную марку и наклеить свою.