Прыжок - [42]

Он и вломился теперь, широко распахнув кухонную дверь.

— Здорово, буржуй! Королева мая, наше вам! Как дышите?

Юлочка, приветливо улыбаясь, положила свою ручку в петькину лапищу.

— О, хорошо, всей грудью дышу.

— Так. А пищеварение как?

Смеется Юлочка:

— Лучше не надо.

— А вот у меня животишко подвело. Жрать хочется до чертиков.

— Сейчас горю поможем. У меня есть телятина холодная; примус разожжем, и чайку стакан выпьете. Больше — извините, друг, — угощать нечем.

— Дело! Только стойте, чур, примус я сам распалю.

Бросился на кухню следом за Юлочкой. Там возня поднялась и хохот. Долго топтали на кухне каблучки Юлочки и петькины сапожищи, пока наконец не забубнил старательно и деловито примус. Но и тогда дверь кухни оставалась закрытой.

Джега снова уселся на подоконник, снова душный вечер окутал голову тяжелым жарким покрывалом. Стер пот со лба. Зашевелились непрошенные, непривычные мысли, каких раньше не было:

«Почему они там торчат два часа на кухне? Что им там делать? И почему так тихо за дверью?»

Удивился сам себе и озлобился. Плюнул на пол, будто себе в лицо плюнул, и пошел твердо к кухонной двери. Юлочка сидела на табуретке, опустив руки на ее края. Петька на кухонном столе живой горой громоздился. Застиг их тут разговор горячий, как все их разговоры, и пригвоздил к месту.

Юлочка любила насмешливую и крепкую речь Петьки, видела в нем непокорную силу и ум, и хоть далеко не во всем была с ним согласна, охотно вступала с ним в яростные перепалки. С Джегой говорили они мало. Слишком остро и от сердца говорил Джега, если говорил о настоящем, близко задевающем его, и это настоящее, животрепещущее для Джеги было, обычно, совсем не то, о чем хотела бы говорить с ним Юлочка. В самом деле, разве ей было весело, когда Джега начинал говорить о каких-то пугающих ее рабочих планах, об общественной работе, о курсах культпросветработников?

Она плохо слушала его и качала своей красивой головкой.

Нет, она не хотела никаких курсов и менее всего культпросветских: ей было вполне достаточно того, что она имела.

Джега сердился, хмурился.

— Почему ты не кончаешь вуз? — допекал он Юлочку.

— Но, милый, я ведь должна для этого уехать от тебя, бог знает, на сколько времени. Постой немного, потом…

Юлочка про себя знала, что этого «потом» никогда не будет, и не жалела о том, но Джега, видимо, был иного мнения. От этого и разговоры их становились все более отрывочными и сухими.

Да и джегину силу приняла она иначе, и разговаривала с ним горячим телом своим. С Петькой же затевала она игру слов яростную, шутливо-злую и увлекательную.

Джега, войдя, окинул их быстрым взглядом, и почуялось ему, что тянется меж ними какая-то невидимая ниточка. Сжал кулаки Джега. Но выругал себя снова и подошел, усмехаясь, к ним.

— Примите и меня.

Юлочка сейчас же подвинулась и дала ему место рядом с собой на табурете. Но места было мало двоим, и, чтобы крепче держаться, охватил он рукой плечи Юлочкины. Сперва ни к чему как-то было, потом неловко стало. Никогда, ни при ком не обнимал Юлочки и нежности к ней не проявлял. Усмехнулся в полусумраке. «Доехал! Семейные неясности!»

Скинул тотчас руку с юлочкиного плеча, встал, чтобы скрасть торопливость движения, потянулся притворно, хоть вовсе и не хотелось тянуться, покачался на носках, поглядел в окно и опять притворно зевнул:

— Пойти на крыльцо посидеть.

Сказал и быстро, не оборачиваясь, ушел. На крыльце сел на ступеньки. Донеслась с реки далекая заунывная песня. Тоскливо защемило в пруди. Рванул ворот рубахи.

— Что за чертовщина!

Поднялись со дна опять суетливые и неспокойные мысли. Творилось что-то неладное с ним, а что — не знал. Никогда мнительным не был, никогда притворства, лжи в себе не чуял и не терпел бы никогда. Нервным и злым тоже не был. Откуда же все это теперь — ходит, нервничает, думает неладное, делает не то, что хочет. Долго сидел, стараясь побороть накипевшее злобное недоумение и ярость. Наконец, будто легче стало — тогда только сказал себе: «Вставай, дурачина, да сядь-ка за работу, оно лучше будет».

Вернулся в комнаты. В кухне никого не было. Тотчас же неспокойные мысли снова ударили в голову, будто с потолка на него прыгнули. Остановился и жадно, сердись на себя, прислушался.

— Ну что же, — услышал он через дверь тихий шопот Юлочки: — так вы до конца и не доскажете?

Густо напоенным незнакомой дрожью голосом Петька вырвал из себя:

— Не замайте!

Джегу передернуло. Он подался вперед и как-то слишком быстро распахнул дверь. Петька и Юлочка сидели на подоконнике как вырезанные из черной бумаги и наклеенные на кумачовый фон облаков. Почудилось ли Джеге или в самом деле дрогнули черные тени и отодвинулись друг от друга, когда распахнул он дверь, только вдруг пошла кругом голова Джеги, и, когда встала через минуту Юлочка и вышла, почуял Джега, что кипит кровь в нем, застилает глаза. Сжал руки в кулаки: и бросился к Петьке. Петька увидал это перекошенное злобой лицо, увидал у своей груди джегины кулаки и, выругавшись, крепко схватил своей лапой джегину руку. Потом, ловко поймав джегин чуб, начал Петька таскать Джегу по комнате вокруг стола, дергая за чуб и приговаривая: